АРЗРУМСКИЙ ПОХОД ПУШКИНА
Как поэт единожды побывал на войне и за границей
Пушкин был не только "наше всё". Отметился он и в качестве военного корреспондента. Более того, он дважды лично участвовал в бою и мчался с пикой наперевес в атаку. Об этом без лишнего хвастовства Пушкин поведал в своём "Путешествии в Арзрум". Но многое осталось, что называется, за кадром.
В феврале 1828 года кавказский наместник граф Эриванский Иван Фёдорович Паскевич подписал победный Туркманчайский мир с Персией. Однако на горизонте почти сразу же замаячила война с Турцией. Главные события должны были разыграться на Балканах, Кавказ же считался фронтом второстепенным. Для наступления на врага Паскевич сумел собрать всего 8.5 тысячи пехоты и около 3 тысяч всадников, включая 200 человек грузино-азербайджанской милиции.
Нежданный гость у ночного костра
Однако наступление, предпринятое от невозможности надёжно закрыть границу столь незначительными силами, завершилось полным успехом. Были взяты две мощные турецкие крепости Карс и Ахалцых и несколько крепостей поменьше. На зиму большую часть войск Паскевич вывел в Грузию на зимние квартиры. Успехи Кавказского корпуса эффектно смотрелись на фоне неудачи на Балканах, и, составляя планы на слеж\дующий год, Николай I потребовал вторжения в глубинные районы азиатской Турции и овладения Эрзерумом (Арзрумом) - центром одноимённого пашалыка (области).
К лету Паскевичу обещали прислать 20 тысяч рекрутов, которых, правда, ещё требовалось обучить. Да и смертность среди новобранцев была на редкость высокой. Учитывая это, наместник решил сформировать новые национальные "милицейские", то еть ополченческие, части из грузин, армян, азербайджанцев и представителей горских народов.
В феврале 1829 года пришла весть о разгроме мусульманскими фанатиками посольства России в Тегеране и гибели занимавшего должность посла Александра Грибоедова.
Новая война была очень некстати, и наместник направил персам письмо с требованием принести русскому двору "подобающие извинения" и не вестись на посулы турок, британцев, французов.
Адресаты к аргументам прислушались, и в Петербург отправились посольства с извинениями и знаменитым алмазом "Шах" в качестве компенсации.
На фронте параллельно происходила "разминка". Турки безуспешно попытались отбить Ахалцых и были разбиты в Гурии при Лимане.
19 мая Паскевич прибыл из Тифлиса в Ахалкалаки, чтобы начать кампанию. Находившийся у границы 15-тысячный корпус Кягьи-бека укрылся в горах Аджарии, потом высунулся и был разбит отрядом генерал-майоров Ивана Бурцева (сосланного на Кавказ за причастность к декабристскому движению) и Николая Муравьёва (будущего покорителя Карса в Крымскую войну).
Дождавшись победителей, Паскевич двинулся к Эрзеруму. 11 июня войска подошли к хребту Саганлуг, где граф узнал, что Гагки-паша с 20 тысячами расположился лагерем у Мили-Дюза, на одном из уступов Саганлугских гор. С фронта позиция противника прикрывалась обрывистым берегом пересекавшей Меджингерскую дорогу реки Ханы-Чаё, а с фланга - оврагами. Атаковать её можно было с тыла, со стороны Зевина, но для этого следовало предпринять глубокий обход по лесным горным дорогам.
На это и рассчитывал сераскир Гаджи-Салех, который примерно с 30 тысячами находился к западу от Саганлуга и собирался совместно с Гагки-пашой атаковать русских, когда они будут брести по горным теснинам к Зевину.
Паскевич просчитал, что две турецкие армии, будучи разделены расстоянием почти 30 километров, вряд ли смогут нанести скоординированный удар по растянувшемуся в лесном массиве русскому войску.
Утром 13 июня, оставив на месте обозы с небольшим прикрытием, главные силы Кавказского корпуса двинулись вперёд через лесные чащобы. Вечером устроили привал, и присевшему у костра графу доложили о неожиданном госте...
Все знали, что Пушкин пользуется благосклонностью Николая I, который решил быть его "личным цензором". В Кавказском корпусе служило немало приятелей Александра Сергеевича - сосланных декабристов, там же служил и брат поэта Лев Пушкин. Однако на Кавказ знаменитый поэт отправился, не уведомив государя, что вроде бы и не требовалось, но царю это не понравилось.
Незадолго до поездки Пушкин просил разрешения на брак с Натальей Гончаровой у её матери и получил неопределённый ответ, суть которого можно сформулировать в типичном для всех потенциальных тёщ вопросе: "На что жить будете?" Прекрасная Натали была бесприданницей, а Пушкин в материальном плане зависел от отца, который не горел желанием выделять ему долю из фамильной недвижимости.
Сотрудник Третьего отделения Александр Мордвинов вообще полагал: "Путешествие Пушкина на Кавказ устроено игроками, у которых он в тисках. Ему, наверное, обещают золотые горы на Кавказе".
То есть поэт ехал на войну обыгрывать в карты простодушных фронтовых офицеров. Сам же Пушкин утверждал, что на Кавказ его "непроизвольная тоска гнала" и на бранном поле он искал вдохновения.
О своём появлении перед Паскевичем из лесной чащи Пушкин писал: "Я нашел графа дома перед бивачным огнём, окруженного своим штабом. Он был весел и принял меня ласково. Чуждый военному искусству, я не подозревал, что участь похода решалась в эту минуту".
На поле брани
На следующее утро части Паскевича, миновав опасное ущелье, выбрались на вершины Саганлуга. Внизу виднелся лагерь Гагки-паши, обитатели которого были потрясены внезапным появлением неприятеля в своём тылу и попытались выстроить хоть какую-то оборону поперёк Зевинской дороги. 14 июня произошло несколько кавалерийских стычек. Николай Ушаков в "Истории военных действий в Азиатской Турции" писал: "Пушкин, одушевлённый отвагою, столь свойственной новобранцу-воину, схватил пику одного из убитых казаков и устремился противу неприятельских всадников".
Правда, его очень быстро вытянул из боя декабрист Николай Семичев, присланный приглядеть за поэтом его другом генерал-майором Николаем Раевским-младшим (сыном героя Отечественной войны Николая Раевского).
В течение следующих двух дней русские имитировали подготовку к штурму, что отвлекло внимание Гагки-паши от обоза, благополучно воссоединившегося с главными силами.
17 июня разведчики донесли Паскевичу, что отряды армии сераскира замечены в 10 км к западу. Графа это встревожило, и он решил предпринять ещё один - 50-вёрстный обход вражеской позиции, который предполагалось завершить штурмом турецкого лагеря. Последующие события в значительной степени были результатом случайности.
Когда 19 июня около 10 часов утра русские начали выходить на равнину перед Зевинским замком с противоположной стороны - от деревни Каин-Лы, - на эту же равнину вытягивалась 12-тысячная армия сераскира, который с частью своих войск направился к Мили-Дюзу. У Гассан-Кале осталась вторая часть армии сераскира - примерно 18 тысяч воинов. Паскевич думал, что имеет дело с бросившимся за ним в погоню Гагки-пашой, и с готовность принял сражение.
В центре турецкая конница атаковала отряд Муравьёва, неосторожно увлекшись, угодила под картечный залп десяти русских орудий и быстро ретировалась. На левом фланге Бурцев с Херсонским полком был атакован примерно 5 тысячами кавалеристов, к которым через некоторое время присоединились ещё 5-6 тысяч всадников, присланных проснувшимся Гагки-пашой по следам русских.
Херсонцы смогли устоять, так что наблюдавшие за ними с одного из холмов Паскевич и его адъютанты даже кричали "УРА!" от восторга. Почувствовав, что турки выдыхаются, граф сосредоточил артиллерийский огонь на центре, а затем двинул туда же Грузинский полк, который рассёк неприятельскую линию на две части. Нижегородцы, казачий полк Карпова и 1-й конно-мусульманский Мещеринова атаковали на правом фланге, загнав противника в укреплённый лагерь у Каин-Лы.
Из Пушкина: "Сражение утихло; турки у нас на глазах начали копать землю и таскать каменья, укрепляясь по своему обыкновению. Их оставили в покое. Мы слезли с лошадей и стали обедать чем бог послал. В это время к графу привели нескольких пленников. Один из них был жестоко ранен. Их расспросили. Около шестого часу войска опять получили приказ идти на неприятеля".
От пленных Паскевич узнал, что, во-первых, имел дело не с Гагки-пашой, а с сераскиром Гаджи-Салехом, и во-вторых, что перед ним только часть армии сераскира, а ещё 18 тысяч могут прибыть в самое ближайшее время.
Дождавшись темноты, наместник приказал разложить костры и, усыпив таким образом бдительность неприятеля, повёл войска на укреплённый лагерь. Зрелище внезапно выросших словно из-под земли шеренг пехоты так шокировало турок, что они почти не сопротивлялись. В погоню за беглецами устремилась конница. Одним из всадников был Пушкин:
"Турки бросались в овраги, находящиеся по обеим сторонам дороги; они уже не стреляли; по крайней мере ни одна пуля не просвистела мимо моих ушей. Первые в преследовании были наши татарские полки, коих лошади отличаются быстротою и силою. Лошадь моя, закусив повода, от них не отставала; я насилу мог её сдержать. Она остановилась перед трупом молодого турка, лежавшим поперёк дороги. Ему, казалось, было лет 18, бледное девическое лицо не было обезображено. Чалма его валялась в пыли; обритый затылок прострелен был пулею. Я поехал шагом; вскоре нагнал меня Раевский. Он написал карандашом на клочке бумаги донесение графу Паскевичу о совершенном поражении неприятеля и поехал далее".
Паскевич расположил свой штаб в Зивине и пытался осмыслить неожиданную победу.
Из Пушкина: "Мы нашли графа на кровле подземной сакли перед огнём.
К нему приводили пленных.
Он их расспрашивал. Тут находились и почти все начальники. Казаки держали в поводьях их лошадей. Огонь освещал картину, достойную Сальватора-Розы, речка шумела во мраке. В это время донесли графу, что в деревне спрятаны пороховые запасы и что должно опасаться взрыва.. Граф оставил саклю со всею своею свитою. Мы поехали к нашему лагерю, находившемуся уже в 30 верстах от места, где мы ночевали. Дорога полна была конных отрядов. Только успели мы прибыть на место, как вдруг небо осветилось, как будто метеором, и мы услышали глухой взрыв. Сакля, оставленная нами тому четверть часа, взорвана была на воздух: в ней находился пороховой запас. Размётанные камни задавили нескольких казаков".
Граф подарил мне на память турецкую саблю...
Оставалась сущая мелочь - лагерь Гагки-паши на мили-дюзской позиции. Утром, выйдя из палатки, Паскевич встретил Пушкина и обменялся с ним несколькими фразами на французском. "Вы не устали после вчерашнего?" - "Немножко, граф". - "Мне за вас досадно, потому что нам предстоит ещё один переход, чтобы нагнать пашу, а затем придётся преследовать неприятеля ещё вёрст тридцать".
Один переход до Гагки-паши составлял 15 вёрст. К 9 утра русские вышли к мили-дюзскому лагерю. "Избранная мною позиция, - вспоминал Паскевич, - была самая выгодная: её защищали со всех сторон непроходимые овраги, и я мог идти к неприятелю, точно как по широкой плотине".
В конце этой "плотины" за толстым бруствером, сложенным из камня и брёвен, располагались две батареи и около пятисот турецких пехотинцев. Далее находилась лощина, в которой укрывались массы конницы.
О поражении сераскира Гагки-паша не знал и надеялся, что тот скоро прибудет к месту событий. Паскевич поспешил рассеять это заблуждение, отослав в Мили-Дюз захваченных накануне пленных. В лагере тут же началась паника, и Гагки-паша прислал парламентёра, запросить об условиях сдачи. Паскевич был категоричен: "Турецкому корпусу положить оружие без всяких условий".
Вместо ответа противник попытался начать отступление, а русские войска под грохот барабанов двинулись на приступ. Противник сопротивлялся упорно, чаще - чисто символически, большинство же искало спасения в бегстве. Казаки пленили Гагки-пашу, который, будучи доставлен к Паскевичу, обратился к нему с речью о непостоянстве военной удачи и попросил быть великодушным. Паскевич от имени императора
пообещал это. Гаджи-Салех бежал в Эрзерум, где безуспешно пытался организовать оборону. Однако начавшаяся в городе паника не оставила ему шансов, и пришлось бежать дальше.
27 июня делегация эрзерумских старейшин поднесла Паскевичу ключи от города.
Так была взята столица азиатской Турции, город со 100-тысячным населением, считавшийся хранилищем традиционных османских ценностей.
Произошло это в день 120-летия Полтавской битвы. Учитывая, что Иван Фёдорович был уроженцем Полтавы, современники не могли не задуматься над символичностью совпадения. Указом от 16 июля 1829 года за разгром армии сераскира он был награждён орденом Святого Андрея Первозванного, а уже 19 июля - орденом Святого Георгия I степени.
По праву победителя Паскевич разместился в сераскирском дворце и в редкие часы досуга болтал с Пушкиным о литературных новинках.
Высланные в разные стороны отряды устанавливали контроль над важнейшими пунктами, хотя не всегда успешно.
18 июля в неудачном бою с 7-тысячным войском горцев-лазов погиб Бурцев.
На следующий день Пушкин зашел проститься с Паскевичем. Поэт вспоминал: "Я нашел его в сильном огорчении.
Получено было печальное известие, что генерал Бурцев был убит под Байбуртом...
Итак, война возобновлялась! Граф предлагал мне быть свидетелем дальнейших предприятий.
Но я спешил в Россию...
Граф подарил мне на память турецкую саблю. Она хранится у меня памятником моего странствия вослед блестящего героя по завоёванным пустыням Армении".
На самом деле Пушкин здесь не совсем искренен. Желая спешить в Россию и вообще уезжать у него не было.
Однако, получив соответствующие указания Николая I, Паскевич твёрдо дал понять, что поэту надо вернуться на Родину.
Наверное, наместник высказался примерно так:
"Спасибо, вы нам очень помогли, послужите теперь России пером, и вот вам на память сабля".
За Бурцева Паскевич рассчитался с лихвой, одержав 27 сентября победу под Байбуртом.
На следующий день сераскир прислал графу Эриванскому известие о заключении между Россией и Турцией Адрианопольского мира. Вообще-то, эту новость он мог сообщить и раньше, но умышленно медлил, рассчитывая, что Паскевича под Байбуртом ждёт неудача. Дмитрий МИТЮРИН
журнал "Военная история" № 13 \ 2024
Русский
English
Deutsch
Français
Español
Italiano
Nederlands
svenska
suomi
中文（简体）
العربية">العربية
日本語
