РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ МИХАИЛА ЗОЩЕНКО
В прежние времена доктора были искреннее, чем теперь, потому писали в заключении о смерти: "смерть от разбитого сердца","умер от тоски", "скончался от горя".
Это потом стали писать сложные диагнозы.
Между прочим причина смерти иногда очевидна : сердце разбилось, и человек утратил желание жить... как МИХАИЛ ЗОЩЕНКО, который вдруг превратился из смуглого волоокого красавца в седенького старичка со сдавленными висками и невнятной речью. Он путал слова и вместо снотворного люминала просил "линолеума". Это был живой труп.
А ведь когда-то Чуковский говорил молодому писателю: "Миша, вы самый счастливый человек в СССР. У вас молодость, слава, талант, деньги. Всё 150 млн населения страны должны жадно завидовать вам!"
Завидовали. Восхищались, цитировали, хохотали над шутками, зачитывались рассказами, жали руку, лезли обниматься
-- и снова жадно ЗАВИДОВАЛИ
Очень жадно. И совершенно не понимали в большинстве своём, о чём пишет этот человек. Понятно же - о смешном! О забавном! Наборщики покатывались со смеху, когда набирали первую книгу Зощенко. Ах, как забористо пишет весельчак-автор! Только вот по какой-то роковой ошибке часть тиража смешных рассказов Зощенко оказалась под обложкой книги "О трагическом". И это была святая правда - никто не писал так о трагическом, как Михаил Зощенко. Никто не видел и не чувствовал так остро трагизм человеческого одиночества среди грязи, низости, мелочной жадности, похоти и мещанства, где даже речь становилась "телеграфной", убогой, приблизительной, где самые высокие чувства отвергнуты и растоптаны, где нет ни любви, ни дружбы, ни мудрости, а есть мерзкий быт и мелочная корысть...
Один преуспевающий критик однажды пошел за Зощенко по улице, читая нотацию: зачем, дескать вы описываете такой низменный быт? Где вы находите такое нравственное убожество?
Зощенко не успел ответить, как из окна дома к ногам литераторов упала ощипанная курица. Кто-то сверху закричал свирепо :"Моя кура! Не трожь!" И тут же из подворотни выбежал другой человек, схватил курицу и бросился наутёк... Всё это сопровождалось бранью и угрозами, в точности как в рассказах писателя. Зощенко только печально посмотрел на критика: мол, сами видите, о том и пишу...
УЛИЦА ЗОЩЕНКО РОССИ
Душной летней ночью во время Первой мировой офицеры пили и страдали от дикой скуки провинциального города. И тут узнали, что в гостинице остановился приезжий гипнотизёр, который показывал загадочные "опыты" и предсказывал будущее. Компания одуревших от скуки и водки офицеров вломилась в номер гипнотизёра в надежде развлечься. Был с ними и молодой Зощенко. Гипнотизёр оказался человеком решительным: он велел военным убираться. Но на Зощенко вдруг остановил свой пронзительный взор и сказал: "Вы, молодой человек, вижу, занимаетесь искусством. Не бросайте своих занятий. Вскоре о вас узнает вся Россия! Вы получите славу и признание". И добавил: "Кончите, впрочем, плохо".
Эту историю Зощенко рассказал своей жене только в 1938 году. Когда начал понимать, что значили слова заезжего провидца. Деньги, мебельный гарнитур в стиле Людовика ХVI , ковры, фарфоровые статуэтки, картины и даже пальма в углу - всё это уже было у преуспевающего писателя. Вернее, у его жены, Верочки Кербиц-Кербицкой. Она очень любила роскошь. А у Зощенко была слава, даже вагоновожатый ошибочно объявлял остановку: " Улица Зощенко Росси", хотя правильно было : "Зодчего Росси". Но слово "зодчий" вожатый не знал, а о Зощенко знала вся Россия, весь СССР.
СТРАШНЫЙ СОН
Фамилия Зощенко действительно произошла от слова "зодчий" - предки писателя были архитекторами и художниками. Отец был передвижником, мать - актрисой, которая к тому же писала небольшие новеллы, которые время от времени печатали газеты. Михаил рос в артистической среде, но детство его не было счастливым.. Необычайно нервный, впечатлительный мальчик воспитывался истеричной и несчастливой в браке матерью. Как-то она сказала о том, что у отца-художника "закрытое сердце, поэтому он не может никого любить". Маленький Миша спросил: "Значит, и у меня закрытое сердце? И я стану таким же ?" -- "Да!" - ответила мать.
С этим ощущением ребёнок рос и прислушивался к своему сердцу. А потом отец умер. Умер внезапно - от сердца, прямо на глазах у жены и сына. И мать колола булавкой руку покойного, она внушала себе и другим, что это просто летаргический сон. Смешной рассказ про старика, уснувшего летаргическим сном, не такой уж смешной, если знать эту трагическую историю...
И так со всеми рассказами: за каждым из них стоит сердечная боль. Однако они неизменно вызывают смех -- в этом и есть дарование автора, которое понял старый гипнотизёр.
"ЛИТЕРАТУРНОЕ САМОУБИЙСТВО"
Зощенко был красивым мужчиной: смуглым, чернооким. Мало кто знал, что этот "загар" вовсе не признак южной крови, а следствие отравления ипритом во время Первой мировой, когда Зощенко кричал солдатам : "Газы! Надеть маски !", а сам маску надел позже всех. В медчасти, куда он с трудом добрался, врач сказал, что теперь у Зощенко будет больное сердце. "Но у меня здоровое сердце!" - возразил молодой офицер. "А теперь будет больное!" - уверенно заявил врач. И сердце стало больным - иногда слова действуют на людей сильнее ядовитых газов....
Странным образом в Зощенко соединились страх перед жизнью ( тревогу вызывала еда, вода, гроза, сон с рукой нищего) и отчаянная храбрость, порядочность, мужество. Однажды Зощенко бросил девушку на свидании. Началась гроза - и он убежал, будучи не в силах вынести гром и молнии. А на войне воевал храбро - и на Германской, и на Гражданской. Когда началась Отечественная, пошел в военкомат и подал заявление, чтобы его взяли добровольцем, но ему отказали - врачи нашли порок сердца.
Писатель вместе с сыном тушил зажигательные бомбы на крыше. Каково же было ему читать о себе такие слова : "Окопавшийся в тылу Зощенко ничем не помог своему народ в борьбе против немецких захватчиков".
Много гадкого слышал он от завистников прежде, ещё больше услышал после начавшейся в 1946 г. травли.
Впрочем, к ней от тоже был готов. Более того -- давно задумывал "литературное самоубийство": с середины 1930-х писал "книгу всей своей жизни", книгу о человеческой душе, о сердечных ранах, о грозной безысходности бытия и попытках найти "ключи счастья", отомкнуть душу, открыть "закрытое сердце"...
Эта книга стала концом карьеры Зощенко. "Перед восходом солнца" -- детальное повествование о самых потаённых впечатлениях и воспоминаниях детства и юности, о причинах страха, о смысле жизни, о том, как справиться с экзистенциальной тоской и победить ужас и тревогу.
Это самая искренняя и вдохновенная книга человека, который стремится помочь другим обрести счастье.
Но она оказалась не только непонятной современникам, она вызвала чудовищную реакцию и была запрещена к печати.
Смешные рассказы могли простить - автор развлекает людей. Искренность не прощают никогда, ведь она заставляет пристально посмотреть в своё собственное сердце.
ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Зощенко клеймят, исключают, лишают, и за короткое время преуспевающий писатель превращается в нищего больного человека. Он вынужден вырезать из пыльного фетра подмётки - это его единственный заработок. И знакомые не здороваются на улице. Зощенко специально переходит на другую сторону, чтобы "помочь не здороваться с собой" Как прав был тот гипнотизёр! Рядом остаётся только жена Верочка Кербиц-Кербицкая, с которой так сложно и непросто складывались отношения. Все романы, дружбы исчезают как тень, как былой успех и богатство -- такова плата за правду. Зощенко обвиняют в трусости и предательстве - знают, куда нанести удар. Но мужество не оставляет писателя: он не оправдывается, он защищается. И где ? На встрече с иностранными студентами! Впрочем, сил для сопротивления уже нет - сердце разбито. Зощенко умер 22 июля 1958 года. Умер перед рассветом, оставив нам смешные рассказы, от которых иногда хочется плакать.
Анна КИРЬЯНОВА.
*** "ШУМЕЛ КАМЫШ" (рассказ)
Тут недавно померла одна старуха. Она придерживалась религии — говела и так далее. Родственники ее отличались тем же самым. И по этой причине решено было устроить старухе соответствующее захоронение.
Приглашенный поп явился в назначенный час на квартиру, облачился в парчовую ризу и, как говорится, приступил к исполнению своих прямых обязанностей.
Только вдруг родственники замечают, что батюшка несколько не в себе: он, видать, выпивши и немного качается.
Родственники начали шептаться: дескать, ах ты боже мой, какая неувязка, поп-то, глядите, не стройно держится на ногах Тогда один из родственников, кажется, бывший камердинер и старейший специалист по части выпивки, подходит к батюшке и так ему тихо говорит:
— Некрасиво поступаете, святой отец Зачем же вы с утра пораньше надрались… Вот теперь вы под мухой и этим снижаете религиозное настроение у родственников. Нуте, дыхните на меня.
Прикрыв рот рукой, батюшка говорит:
— Не знаю, как вы, а я в своем натуральном виде. А только я сегодня с утра не жравши, и, может быть, через это меня немножко кренит. Нет ли, вообще говоря, у вас тут чем-нибудь заправиться?
Батюшку повели на кухню. Поджарили яичницу и дали ему рюмку коньяку, чтоб перебить настроение.
Подзаправившись, батюшка снова приступил к работе. Но качка у него продолжалась не в меньшей степени.
Но поскольку он уравновешивал эту качку помахиванием кадила, то все сходило более или менее удовлетворительно Хотя религиозное настроение у родственников было окончательно сорвано, тем более своим кадилом батюшка задевал то одного, то другого родственника и тем самым вызывал среди них ропот и полное неудовольствие.
Наконец усопшую понесли по лестнице, чтоб, как говорится, водрузить ее печальные останки на колесницу.
Батя, как ему полагалось, шел впереди.
Вдруг родственники не без ужаса слышат, что вместо "со святыми упокой" батюшка затянул что-то несообразное.
И вдруг все замечают, что он поет песню:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь сидела до утра
Родственники остолбенели, когда услышали эти слова.
Один из родственников, бывший камердинер, подходит к священнику и так ему говорит:
— Ну, знаете, это слишком — арии петь. Мы вас пригласили, чтобы вы нам спели что-нибудь подходящее к захоронению усопшей, а вы пустились на такое паскудство. Ну-ка, без всяких отговорок, дыхните на меня.
Дыхнув на камердинера, поп говорит:
— Когда я выпивши, я почему-то завсегда сворачиваю на эту песню. Усопшей это безразлично, а что касается родственников, то мне решительно на них наплевать.
Бывший камердинер говорит:
— Конечно, в другое время мы бы вас выслушали с интересом, поскольку песня действительно хорошая, и я даже согласен записать ее слова, но в настоящий момент с вашей стороны просто недопустимое нахальство — это петь.
Тут среди родственников начались крики. Раздались возгласы:
— Позовите милиционера!
Во дворе собралась публика. Дворник, подойдя к воротам, дал тревожный свисток.
Вот приходит милиционер. Родственники говорят ему:
— Вот поглядите, какого попа мы пригласили. Что вы нам на это скажете?
Милиционер говорит:
— Все-таки этот служитель культа еще владеет собой. Вот если б он у вас падал, то я был отвел его в отделение милиции. Но он у вас еще держится и только не то поет. А что он там у вас поет — милиции это не касается. Пущай он хоть на голове ходит и "чижика" поет — милиции это совершенно безразлично.
Родственники говорят:
— Что же нам в таком случае делать?
Батюшка говорит:
— Что вы, ей-богу, скандал устраиваете. Может быть, осталось пройти сорок шагов, и как-нибудь с божьей помощью я дойду.
Бывший камердинер говорит:
— Идите. Но если вы опять начнете не то петь, то я вам непременно чем-нибудь глотку заткну.
Вот процессия двинулась дальше. И батюшка владел собой хорошо. Но когда гроб устанавливали на колесницу, батюшка снова тихо запел: Ах, не одна трава помята,
Помята девичья краса.
Тут камердинер, совсем озверев, хотел кинуться на богослужителя, но родственники удержали, а то получилось бы вовсе безобразно и вовсе исказило бы церковную идею захоронения усопших.
В общем, батюшка, рассердившись на всех, ушел. И колесница благополучно тронулась в путь.
Эту историю мы рассказали вам без единого слова выдумки. В чем и подписуемся.
1938
Русский
English
Deutsch
Français
Español
Italiano
Nederlands
svenska
suomi
中文（简体）
العربية">العربية
日本語
