Родился поэт в 1936 году на Севере.
В селе Емецк, рядом с Холмогорами Михаила Ломоносова, прошел первый год жизни Николая Рубцова.
В 1937-м семейство Рубцовых переехало в городок Няндому в 340 километрах южнее Архангельска, где глава семейства три года руководил потребительским кооперативом.
Но и в Няндоме Рубцовы прожили недолго – в 1941 году перебрались в Вологду, где их застала война.
Отец отправился на фронт, связь с ним утратилась. Летом 1942 года не стало матери, а вскоре и годовалой сестренки Николая. Боль утраты вылилась у 6-летнего мальчика в первое стихотворение.
В 1964 году Николай вспомнил о пережитом в стихе «Тихая моя родина»:
Николая со старшим братом как сирот определили в детский дом в «Николах», так в народе называли село Никольское. Годы детдомовской жизни поэт вспоминал с теплотой, несмотря на полуголодное существование. Николай старательно учился и окончил в Никольском 7 классов (в бывшей школе обустроили Дом-музей Н. М. Рубцова). В 1952 году молодой литератор поступил на работу в Тралфлот.
В сохранившейся автобиографии Рубцова указано, что он сирота.
На самом деле отец вернулся с фронта в 1944-м, но из-за утраченного архива не нашел детей. Михаил Рубцов женился во второй раз. Забегая вперед, с отцом 19-летний Николай встретился в 1955-м. Спустя 7 лет Рубцов-старший умер от рака.
Два года, начиная с 1950-го, Николай был студентом «лесного» техникума в Тотьме.
После окончания год трудился кочегаром, а в 1953-м отправился в Мурманскую область, где поступил в горно-химический техникум. На втором курсе, зимой 1955 года, студента Николая Рубцова отчислили из-за проваленной сессии. А в октябре 19-летнего поэта призвали служить на Северном флоте. Литературный дебют Николая Рубцова состоялся в 1957 году: его стихотворение напечатала областная газета в Заполярье. Демобилизовавшись в 1959 году, он отправился в Ленинград. Зарабатывал на жизнь, трудясь слесарем, кочегаром и заводским шихтовальщиком. Познакомился с поэтами Глебом Горбовским и Борисом Тайгиным. Тайгин помог Рубцову пробиться к публике, выпустив летом 1962 года самиздатовским способом первый поэтический сборник «Волны и скалы».
В том же году Николай Рубцов стал студентом московского Литературного института. Пребывание в вузе не раз прерывалось: из-за ершистого характера и пристрастия к спиртному Николая отчисляли и вновь восстанавливали. Зато в эти годы вышли сборники «Лирика» и «Звезда полей». В те годы культурная жизнь Москвы бурлила: на эстраде гремели стихи Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского и Беллы Ахмадулиной.
В эту громогласность провинциал Рубцов не вписывался – он был «тихим лириком», не «жег глаголом». Характерны почти есенинские строки стихотворения «Видения на холме»:
Творчество Николая Рубцова отличалось от сочинений модных шестидесятников, но поэт и не стремился следовать моде. В отличие от Вознесенского и Ахмадулиной, он не собирал стадионы, но поклонники у Рубцова были. Писать крамольные строчки он тоже не боялся. В «Осенней песне», которую полюбили барды, есть куплет:
«Я в ту ночь позабыл Все хорошие вести, Все призывы и звоны Из Кремлевских ворот. Я в ту ночь полюбил все тюремные песни,все запретные мысли,весь гонимый народ». Стихотворение написано в 1962 году, и за такое власти по голове не гладили.
В 1969-м Николай Рубцов получил диплом и стал штатным сотрудником газеты «Вологодский комсомолец». За год до этого литератору дали однокомнатную квартиру в «хрущевке». В 1969-м вышел сборник «Душа хранит», а через год последнее собрание стихов «Сосен шум». Сборник «Зеленые цветы» был готов к печати, но вышел после смерти Николая Рубцова. В 1970-х изданы поэтические сборники «Последний пароход», «Избранная лирика», «Подорожники» и «Стихотворения».
Поэтические произведения Николая Рубцова стали песнями, впервые прозвучавшими в 1980-90-е. Ту же «Осеннюю песню», только без крамольного куплета, спел Сергей Крылов. Музыку к ней написал композитор Алексей Карелин. На конкурсе «Песня-81» Гинтаре Яутакайте спела «В горнице моей светло» (композитор Александр Морозов). В следующем году на музыку положили стих «Звезда полей». Композицию исполнил Александр Градский (альбом «Звезда полей»).
Популярная ленинградская группа «Форум» тоже ввела в репертуар песню на стихи поэта «Улетели листья». Одноименная композиция попала в альбом «Белая ночь», вышедший в середине 1980-х. Стих «Букет» спел Александр Барыкин: мелодия и слова «Я буду долго гнать велосипед» известны не одному поколению советских людей. В конце 1980-х песня звучала на всех концертах.
Строчки стихотворения «Букет» написаны Николаем Рубцовым в годы службы на Северном флоте. В 1950-х в поселке Приютино под Ленинградом, где жил брат Рубцова Альберт, Николай познакомился с девушкой Таей Смирновой. В 1958-м поэт приехал на побывку, но встреча с Таей оказалась прощанием: девушка встретила другого. В память о юношеской любви осталось стихотворение, написанное Рубцовым за 15 минут.
В 2000-х к поэзии Николая Рубцова вернулись: песню «Отцветет да поспеет на болоте морошка» спела Татьяна Буланова, а группа «Калевала» ввела в репертуар композицию на стихотворение «Нагрянули».
Личная жизнь
1962 год для поэта был насыщен событиями. Николай Рубцов поступил в литинститут и познакомился с Генриеттой Меньшиковой, женщиной, родившей ему дочь. Меньшикова жила в Никольском, где заведовала клубом. Николай Рубцов приезжал в «Николу» повидаться с одноклассниками, отдыхал и писал стихи. В начале 1963 пара сыграла свадьбу, но без официального оформления отношений. Весной того же года на свет появилась Леночка. В Никольском поэт бывал наездами – он учился в Москве.
В 1963 году в институтском общежитии Рубцов познакомился с начинающей поэтессой Людмилой Дербиной. Мимолетное знакомство тогда ни к чему не привело: Николай не произвел на Люсю впечатления. Девушка вспомнила о нем в 1967 году, когда в руки попался свежий сборник стихов поэта. Людмила влюбилась в поэзию Николая Рубцова и поняла, что ее место рядом с ним.
У женщины уже был за спиной неудавшийся брак и дочь Инга. Летом Людмила приехала в Вологду и осталась с Николаем, для которого поэтесса Люся Дербина стала роковой любовью. Их отношения ровными не назвать: у Рубцова было пристрастие к спиртному. В состоянии опьянения Николай перерождался, но запои сменялись днями покаяния. Пара то ссорилась и расставалась, то вновь мирилась. В начале января 1971 года влюбленные пришли в ЗАГС. День свадьбы назначили на 19 февраля.
Смерть. До бракосочетания поэт не дожил ровно месяц. Его строки «Я умру в крещенские морозы» оказались пророчеством. О событиях той страшной ночи и сегодня спорят. Николая Рубцова нашли мертвым на полу квартиры. В непредумышленном убийстве призналась Людмила Дербина.
Патологоанатомы сошлись во мнении, что причиной смерти стало удушение. Женщину осудили на 8 лет, выпустили по амнистии через 6. В интервью журналистам она рассказала, что во время ссоры той крещенской ночью у выпившего Рубцова случился инфаркт. Вины Людмила так и не признала. Похоронили Николая Рубцова, как он завещал, на Пошехонском кладбище в Вологде.
...Пройдут годы. Посмертная слава поэта Рубцова будет на Руси повсеместная, пусть и не очень громкая. Найдется у вологодского поэта много друзей, биографов и поклонников. Они начнут превращать Николая Рубцова в херувима, возносить его до небес, издадут роскошно книги поэта. Не мечталось Рубцову такое отношение к себе при жизни. Все чаще и чаще станут называть Николая Рубцова великим, иногда и гениальным поэтом. Да, в таких стихах, как: "Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны", "Видение на холме", "Добрый Филя", "Шумит Катунь", "Прощальное", "Вечерние стихи", "В гостях", "Философские стихи" и в последнем, в чемодане найденном, откровении века "Село стоит на правом берегу" - он почти восходит до гениальности. Но все же лучшие стихи поэта говорят об огромных, нереализованных возможностях. Он уже пробовал себя в прозе, он приближался к Богу, реденько и потаенно ходил в церковь, застенчиво молился.
Душа его жаждала просветления, жизнь - успокоения. Но она, жизнь, повторюсь, плохо доглядывает талантливых людей. И Господь, наградив человека дарованием, как бы мучает, испытует его этим. И чем больше оно, дарование, тем большие муки и метания человека.
Полностью читать : ВИКТОР АСТАФЬЕВ, "ГИБЕЛЬ НИКОЛАЯ РУБЦОВА"
Почему был задушен поэт Николай Рубцов
Ранним крещенским утром 1971 года по центральной улице Вологды бежала полуодетая и явно нетрезвая женщина. Увидев милиционера, она кинулась к нему в истерике: «Я убила своего мужа!» Экая красавица, а губа разбита, под глазом фингал набухает… «Идите-ка спать, гражданка, — посоветовал блюститель. – Вы сильно выпимши. Не то — в вытрезвитель». «Гражданка» стояла на своем: «Мой муж – поэт Рубцов! Я его только что задушила!»
А БЫЛ ЛИ МАЧО?..
Юный постовой совсем недавно читал стихи Рубцова и потому с интересом вгляделся в полубезумные глаза женщины. Судя по всему, «расхристанную мадам» придётся препровождать не в вытрезвитель, а в дурдом…
Так оно и произойдёт с Людмилой Дербиной (Грановской) спустя совсем короткое время. А между тем покаянные речи заплаканной женщины вроде бы подтверждались: на полу в квартире по улице Яшина милиция обнаружила труп молодого мужчины. Рядом валялись иконы, пустые бутылки и разбитый стакан, и в то морозное утро горожане шептались о странном, диком убийстве парня из «Вологодского комсомольца». При этом из уст в уста передавались такие подробности, от которых женщины бледнели, а мужчин тянуло «напиться, чтоб забыться».
Фамилия Рубцова уже в то время была на слуху среди местных литераторов. Не так уж много проживало тогда в Вологде членов Союза писателей СССР. По пальцам сосчитать… Однако вологжане, в отличие от далёких поклонников его творчества, имели возможность видеть «новоявленного Есенина» живьём, а потому он вовсе не казался им небожителем: одетый в обноски, неопрятный, вечно с похмелья, а то и под мухой. Даже коллеги по перу относились к нему слегка пренебрежительно, панибратски.
ВОЛНЫ И СКАЛЫ
Именно таким («под мухой») его впервые встретила 3 мая 1962 года Людмила Дербина – будущая гражданская жена и убийца Рубцова. Правда, было это не в Вологде, а в Москве, в общежитии Литинститута, где Николай, собравшийся поступать в сей престижный вуз, полулегально ютился у знакомых студентов. По случаю первомайских праздников в комнате Рубцова продолжалась пьянка (к ней Николай раз и навсегда пристрастился с 16-летнего возраста, когда в 1952-м устроился помощником кочегара на морской тральщик «Архангельск» треста «Севрыба»). И, естественно, в какой-то момент парни пригласили девушек (Людмилу – в их числе). Общага Литинститута буквально осаждалась девицами, и крепость эта вовсе не была неприступной.
По воспоминаниям Дербиной, он произвёл тогда на неё отталкивающее впечатление: поддатый бахвал, одетый кое-как. Похоже, тогда Людмила упустила свой шанс: 26-летний Рубцов как раз созрел для семейной жизни! На очередной вечеринке он сходится с Генриеттой Меньшиковой, которая в апреле 1963 родит ему дочь Лену. В так называемом гражданском браке, разумеется, – как говорил сам Рубцов, «ну не люблю я жениться». Между тем в пьянящей атмосфере Москвы начала 1960-х Рубцов начинает спиваться. В прямом смысле слова, он превращается в скандальную личность. То и дело в Литинституте встаёт вопрос о «недостойном поведении Рубцова Н.М.». Однажды он снял со стен общежития портреты Блока, Пушкина, Лермонтова и Гоголя, поставил их на стол и стал поочерёдно чокаться с ними: «Ваше здоровье...» Дружинники отняли портреты, стыдили Николая, а он ворчал: «Не дали раз в жизни в хорошей компании выпить».
В вологодской квартире Рубцова на столе стояли иконы – очевидно, тоже ради «хорошей компании». В протоколе осмотра места происшествия упомянуты пластинка Вертинского, 18 бутылок из-под дешёвой креплёной «бормотухи» и валяющиеся иконы. Их в те годы с лёгкой руки Владимира Солоухина (его повесть «Черные доски» ходила по рукам, зачитывалась до дыр), стало модно держать в домах «творческих» людей – не иначе, как свидетельство многогранной личности хозяина…
Но насколько общепринятым было иметь иконы, настолько же нелепым считалось «взаправду» перед ними молиться. Спустя годы Дербина утверждала, что они с Николаем даже ни разу не перекрестились на образа. К чему? А вот гаданиями Рубцов, по отзывам знакомых, увлекался всерьёз. И вообще, он слыл донельзя суеверным, знал кучу всяких баек о нечистой силе. И сам изобретал всяческие гадания. Как-то он сделал самолётик из чёрной копировальной бумаги и решил погадать «на смерть». Выпустил самолётик в окно, а тот покружил и вернулся к Николаю прямо в руки… «Знать, недолго я протяну на этом свете», мрачно пошутил Рубцов.
ТУНЕЯДЕЦ ПРИ ДЕНЬГАХ
Идолом для него был Есенин: в 1950-е, уже во время срочной службы на эсминце «Острый» Северного флота, он стал для Рубцова окном в поэзию. А в 1963-м именно из-за Есенина Рубцова выгнали из Литинститута. Николай учинил пьяную драку в ЦДЛ, когда кто-то посмел не причислить Есенина к великим.
Ректор Серегин был добр к Рубцову, потихоньку восстановил его… Но ненадолго: в июне 1964-го в том же ЦДЛ Рубцов вновь устраивает скандал: официантка отказалась подать ему очередную порцию водки…
Отчисленный, лишённый московского крова, Рубцов едет на Вологодчину, в село Никольское, где до того он поселил Генриетту и тёщу (дочка Лена родится именно здесь).
И вдруг… Именно в это время, летом 1964-го, нежданно-негаданно подборки его стихов выходят в «Юности» и «Молодой гвардии». Но он отлучён от столицы, от поэтических сборищ. А деревня, воспетая им самим, не приняла его, смотрела враждебно. Реалии колхозного быта оказались совсем иными, чем в поэтических грёзах. Рубцов искренне хотел подружиться с земляками, он сорил гонорарами, поил мужиков, а в сельпо вывесили его фото, но не как «знатного земляка», а как… тунеядца!
Ему ничего не продавали: не нужны, мол, нам твои деньги, кто не работает, тот не ест! И тёща вынуждает зятя уехать из его собственного дома – дескать, ославил нас с дочерью на всю округу… И колесил он по Руси-матушке, устраивался по рабочим специальностям, но нигде надолго не задерживался – не мог ужиться с товарищами по работе. Все это здорово смахивало на прежнюю, «долитературную» жизнь…
…Рубцова гнали всегда и везде, но гнали не власти, а окружающие. Выходило так, что всем он чем-то досаждал. В первую очередь – близким. Он почему-то был никому не нужен.
В 1959-м, еще не помышляя о стихотворчестве, возвращается на Кировский завод, и снова никак не может определиться в профессии: то он слесарь, то кочегар, то шихтовщик (фактически — чернорабочий, отвечающий за «шихту» — сырьё для металлического литья). Но именно здесь он пристрастился к посиделкам в заводском литобъединении, и чётко осознал: быть ему поэтом всея Руси! И стал ведь… Теперь на фасаде заводоуправления установлена мраморная мемориальная доска со знаменитым рубцовским кличем: «Россия! Русь! Храни себя, храни!»
…Летом 1967-го в Москве выходит первая книжка стихов Николая Рубцова — «Звезда полей». «Звездный час наступил!» — каламбурил Рубцов. Книга в те годы – это «золотой ключик» в иную жизнь, для некоторых – прямиком в коммунизм. Этим козырем покрывались многие грехи. Этот бумажно-картонный кирпичик пробивал любые начальственные двери.
Вскоре после выхода «Звезды полей» Рубцову «директивным порядком» выдают диплом Литинститута,
Тогда членство в СП приравнивалось чуть ли не к званию Героя. Не официально, конечно, а по жизни. И по льготам. Недаром умнейшая Фурцева примерно тогда же распорядилась принять в Союз писателей Евтушенко, Ахмадуллину и Вознесенского: эти одержимые шестидесятники тут же превратились в благоразумных, верных режиму семидесятников. Московские квартиры и переделкинские дачи, загранпоездки и миллионные тиражи – вот что такое членство в СП времён Леонида Брежнева! Николай Рубцов был принят в Союз писателей СССР 19 апреля 1968 года
Не для всех, конечно. Обласканы были в основном те члены Союза, кто являл собой общественно-политическую фигуру. Николай Рубцов таковой фигурой не был. Он не пел дифирамбов режиму, но и не «брыкался». В общем, как говорят в народе, «ни Богу свечка, ни черту помело». Примерно в таком духе и характеризовали Рубцова в органах КГБ: для сотрудничества неинтересен, идеологически не опасен.
Потому-то и не получил Рубцов высоких дивидендов от режима. Поэт поселился в Вологде, ещё недавно считавшейся местом ссылки.
Однако в глазах одной весьма амбициозной дамы Рубцов в 1969-м вдруг вырос до небес.
Женщиной этой была та самая Людмила Дербина, что пренебрежительно отнеслась к задрипанному абитуриенту Литинститута на майской гулянке в далёком уже 1962 году. За это время жизнь успела сильно побить Дербину: неудачное замужество, после которого она осталась с ребёнком на руках; ещё более неудачные попытки взойти на поэтический Олимп… Рубцов, автор книг и обладатель заветной корочки СП! О, для неё этот человек — тот самый шанс достичь успеха! Шанс, который она когда-то упустила… Дербина, благо, по стечению судьбы, работала библиотекарем в Вологодской области, быстро разыскивает Николая и в одночасье становится его гражданской женой. В 1969 году в Вологду приехала семья Астафьевых. Рубцов и Астафьев жили рядом и часто встречались.
Местная власть чтила Рубцова: в Вологде он имел отдельную квартиру в центре, дом его по тем временам был элитным. Это сейчас он считается хрущобой, а в те годы полгорода обитало в дощатых, насквозь продуваемых бараках, где грудные младенцы болели без перерыва (автор этих строк и сам родился в Вологде в 1960-е, дважды подхватывал тяжелейшее воспаление лёгких в таком вот бараке, и все – в двухлетнем возрасте! Выжил только благодаря переезду в Подмосковье).
По иронии судьбы, квартиру Рубцову выделили на улице, названной именем другого советского поэта – лауреата Сталинской премии Александра Яшина.
Об отдельной квартире с ванной, туалетом и горячей водой не смели мечтать даже многодетные семьи, где муж с женой проработали в каторжных условиях десятки лет. А одинокому Рубцову, вчерашнему «тунеядцу», такое жилье дали. За что? За членство в СП. За стихи. Взяли его и в «Вологодский комсомолец», чтобы у поэта всегда был кусок хлеба. Хлеб он брал, но на работе практически не появлялся, откровенно презирая журналистику…
Так вышло, что мать автора этих строк в те годы работала в вологодской партийной газете «Красный Север». По её воспоминанием, местные журналисты попросту завидовали Рубцову, его житейским благам и вседозволенности. «Вот уж кому грех жаловаться!» — восклицали коллеги, выслушивая постоянные сетования Рубцова на незаслуженную нищету и недостаток вниманию со стороны властей. Поэта даже отчасти презирали за его постоянное, непреходящее нытье. Ведь даже самые маститые журналисты Вологды, отбарабанившие в газете по многу лет, жили гораздо хуже его, «пришлого и вечно недовольного стихоплета» – так называли промеж собой новоиспеченного сослуживца здешние «рыцари пера».
Дербина была шокирована жилищем Рубцова. Нет белья, кругом грязь, бутылки… Рубцов пил все больше, здоровье его ухудшалось. А книга стихов Дербиной «Крушина» с предисловием Рубцова уже несколько месяцев «кисла» в вологодском издательстве… Он ведь обещал помочь! Дескать, с моим предисловием твоя книга выйдет всенепременно и очень быстро! Нет, не печатают… И женщина с ужасом осознала: ставка сделана неверно. «Это была пустота рухнувших надежд. Какой брак?! С этим пьянчужкой?!» — скажет она спустя годы.
Дербина признает в своих воспоминаниях: тогда, перед трагедией, она смотрела на Николая как на обузу, оковы, которые надо скинуть.
Задолго до смерти Рубцов написал:
"Я умру в крещенские морозы Я умру, когда трещат березы А весною ужас будет полный: На погост речные хлынут волны! Из моей затопленной могилы Гроб всплывет, забытый и унылый , Разобьется с треском, и в потемки Уплывут ужасные обломки Сам не знаю, что это такое… Я не верю вечности покоя!"
Пророчество? Не иначе… По воспоминаниям тех, кто знал Рубцова, он ежегодно перед Крещеньем испытывал ухудшение самочувствия, говорил, что умирает.
Только что ж тут странного? Позади обильные возлияния: Новый Год, как-никак! Да и день рожденья (3 января) справлялся неделю кряду. А там старый Новый год… Не удивительно, что к Крещению поэт подходил в истерзанном состоянии. А с тяжёлого похмелья всегда на ум приходят мысли о смерти. Да и само похмелье в мороз переносится тяжелее: когда утром сильно трещит голова, очень хорошо слышно, как трещат берёзы… По одной из версий, именно в состоянии тяжкого январского бодуна Рубцов и «выдал» две первые строки своего стихотворного пророчества. Так что если и есть мистическая закономерность в «крещенской» смерти поэта, то она куда глубже и… эпохальней, что ли…
… Отшумели шебутные 1960-е, жизнь в огромной стране «устаканивалась», приходила к общему знаменателю. Люди искусства, поэты и писатели делали свой выбор, определялись. Одни, достигнув славы в период оттепели, претворяли популярность в жизненные блага. Другие предпочли долю изгнанников. И ведь почти никто не ошибся в своём выборе, все получили сполна! Первые преуспевали в СССР, вторые удостоились самых престижных премий и прочих атрибутов сладкой жизни от идеологических врагов своей Родины… Важно «прийтись ко двору», а уж к своему или чужому – это не суть важно, ибо воздаяние примерно одинаково.
Но были и те, кто не желал или не мог быть придворным. А может, их просто ко двору не приглашали? И Рубцов был одним из таких «вольноопределяющихся». Изгой, который просто хотел писать стихи. И все. Такие либо погибали, либо спивались. Николай Рубцов вконец спиться просто не успел.
Смерть – штука слишком серьёзная, чтобы быть случайной. Пули Дантеса или Мартынова, галстук в «Англетере» или пальцы Дербиной, сомкнутые на горле – это, так сказать, лишь способы «приведения приговора в исполнение». Приговора судьбы?.. Времени?..
Роковой же смысл гибели Рубцова наглядно проявился в том, что лишь несколько дней прожил поэт с наступлением новой эпохи, именуемой семидесятыми. «Застоем». В эту эпоху страна вошла без него.
По воспоминаниям Дербиной, Николай незадолго до трагедии говорил ей: – Люда, ты знаешь, я, наверное, больше не буду поэтом. Во мне это исчезает. Как будто я уже все написал.
И и горечью добавлял: – А вообще я пропил тома своих стихов. За весь предшествовавший гибели 1970-й год Рубцов написал не больше десяти стихотворений…
18 января 1971-го, в крещенский сочельник, Рубцов и Дербина идут в паспортный стол, чтобы добиться прописки Дербиной к Рубцову: через месяц назначена их свадьба. Разрешения не получили из-за наличия у Людмилы ребёнка (девочка проживала тогда у родственников мамы). Расстроенный Рубцов на работу не пошел: возле винного погреба они встретили знакомых журналистов. Вот показания журналиста Задумкина: «Рубцов предложил выпить… Мы зашли в магазин и купили водки и вина… Пошли в клуб медработников, где и распили водку. После этого всего мы ещё побывали в ресторане «Север». Дербина сердилась, в ресторан с нами не пошла, ожидала мужа на улице. После ресторана пошли продолжать к Рубцову».
Там, на улице Яшина, Рубцов уже не в первый раз стал злобно ревновать Людмилу к Задумкину: «Гадина! Что тебе Задумкин? Он журналистик, а я поэт!» И швырнул в женщину стаканом, промахнулся, попал в стену… Собутыльники ушли «от греха». Жених и невеста (муж и жена?) остались одни. Сцепились. Во время борьбы, которая подробно описана в книге Дербиной «Воспоминания», и погиб Николай Рубцов. Как будет сказано в протоколе, причина смерти – асфиксия, то есть удушение.
Но какие же такие подробности убийства передавались обывателями из уст в уста? Что леденящего и отталкивающего было в этих деталях? Вологда город «тесный», поэтому рассказы «посвящённых» (милиционеров и врачей) быстро облетели областной центр из конца в конец. Толковали, что смертельная драка произошла во время полового акта, и Дербина задушила Рубцова непосредственно при соитии. И ещё На предварительном следствии, уже утром 19 января, Дербина якобы дала показания, что у неё «критические дни» и потому она была «на взводе», вот и стала душить Николая, когда он начал её бить (действительно, на лице и теле Людмилы засвидетельствованы следы побоев). Вся эта информация разлетелась по белу свету «контрабандно», из приватных разговоров следователей, оперативников и медиков со своими знакомыми. А материалы уголовного дела и полный текст приговора по сей день официально засекречены – аж до 2046 года! Однако каким-то образом в 1990-е годы и приговор, и записи допросов свидетелей, как и самой Дербиной, обильно проникали в электронные и бумажные СМИ. Как говорится, все покупается… В самой же Вологде кошмарные подробности трагедии передавались из уст в уста уже в день убийства.
Тогда, в 1971-м, да ещё в патриархальном, консервативном городе, подобная смерть представлялась отвратительной, немыслимой! Даже для работников следственных и судебных органов. Решили замять подробности… Потому-то в документах и нет упоминания о сексуально-садистской атмосфере убийства. Да и сама Дербина, по её собственным словам, предпочла умолчать на суде о постыдных деталях картины преступления, хотя и понимала, что они-то как раз могли бы облегчить её участь. Но… Как говорится, язык не повернулся, о чем она впоследствии сильно жалела.
Как бы то ни было, а именно Людмиле Дербиной, проклятой чуть ли не всеми советскими литераторами, довелось в одиночку нести тяжкий крест покаяния и возмездия за их общий с поэтом грех. Сначала – недолгое содержание в психушке вместе с буйными, потом – пять с лишним лет в Вологодской женской колонии. И если Рубцов при жизни не посещал церковь (о том нет ни одного свидетельства), то его убийца «отмаливала» свой, да и его, грех принудительно: заключенные женской колонии работали в адских условиях на валяльной фабрике, вдыхая зловонный пар и смрад от сырой войлочной пыли.
Елена Рубцова на могиле отца. Фото Марины Виноградовой
Фабрика эта, которую невольницы окрестили адом, располагалась за рекой, в церкви Николая Чудотворца – небесного покровителя поэта Рубцова.
Александр АННИН, Москва
Русский
English
Deutsch
Français
Español
Italiano
Nederlands
svenska
suomi
中文（简体）
العربية">العربية
日本語
Вскоре после выхода «Звезды полей» Рубцову «директивным порядком» выдают диплом Литинститута,
Вся эта информация разлетелась по белу свету «контрабандно», из приватных разговоров следователей, оперативников и медиков со своими знакомыми. А материалы уголовного дела и полный текст приговора по сей день официально засекречены – аж до 2046 года! Однако каким-то образом в 1990-е годы и приговор, и записи допросов свидетелей, как и самой Дербиной, обильно проникали в электронные и бумажные СМИ. Как говорится, все покупается… В самой же Вологде кошмарные подробности трагедии передавались из уст в уста уже в день убийства.
