Эрнст Теодор Амадей Гофман не собирался становиться сказочником. Он даже литератором становиться не собирался. Он хотел писать музыку. Ну или хотя бы о музыке. Ну или хоть что-то о музыкантах.
И никак не соглашался на то, что требовала судьба, - стать профессиональным писателем.
Он начал сочинять музыку с 13 лет. С 18 лет уже сам давал уроки музыки. А первую книгу - "Фантазии в манере Калло" - опубликовал лишь в 38 лет. Ну никак не хотел он делать то, чего ждала от него судьба.
Как же, ведь это было вопреки его "собственным коренным убеждениям!" И как прикажете ломать сии убеждения?!
Пришлось прибегнуть к самым крутым мерам. Упрямец Гофман вообще не хотел понимать, кто он есть. Себя видел известным музыкантом, композитором. Притягательным собеседником, душой компании. Человеком приятной наружности, наконец. А окружающие видели его музыкальным графоманом, едким дурным насмешником. И вообще, неприятным уродцем, прозванным обезьяной.
По ушатам грязи и фантасмагорической дьявольщине, приписываемой этому скромному господину Гофману, в ряд с ним можно поставить разве что Вийона, Бодлера да Модильяни, может быть...
Эрнст Теодор Амадей Гофман - человек-легенда. Легенда не из приятных. Так же, как выдуманный им маленький Щелкунчик - оскаленный деревянный карапуз, изумлённо вытаращенный на мир божий.
Пока узнаешь, что это заколдованный принц, пока разглядишь его прекрасное лицо, спрятанное за деревянной личиной, пока поймёшь, как можно его расколдовать...
Глядь, а отвратительная маска уже так прилипла к нему - не отдерёшь...
Детство в интерьере безумия
Начнём сначала. А сначала Эрнста Теодора Амадея Гофмана не существовало.
Когда 24 января 1776 года у адвоката Кенигсбергского суда родился третий сын, его окрестили Эрнстом Теодором Вильгельмом. И на всех официальных документах уже взрослого Гофмана стоит подпись: "Вильгельм".
Так откуда же взялся Амадей?
А Амадеем молодой Гофман окрестил себя сам, когда стал восторженным почитателем Моцарта. Эту часть легенды знают все.
Далее гофмановеды грустно уверяют нас, что папа-юрист Гофмана умер, когда крошке было 4 годика. Мальчик перешел на воспитание к дяде, тоже юристу. Дядя действительно был - брат матери. Но остальное - сказка.
Дело в том,что герр Гофман-старший слыл человеком неординарным, одарённым, но при этом был горьким пьяницей. Женитьба на собственной кузине Луизе Альбертине Дерфер никак не остепенила и не удержала в лоне добропорядочной семьи.
И вовсе он не умер, а сбежал от жены-кузины и добился развода (по тем временам это было дело чрезвычайное).
Так как старший сын четы Гофман к тому времени уже умер, то отцу достался второй сын - Карл. Третий же - Эрнст Теодор Вильгельм - остался с матерью.
Со своим братом он впоследствии почти не общался. От отца же остались весьма характерные воспоминания:
виола да гамба
посреди комнаты стоит покрытый красным лаком рояль, рядом отец увлечённо играет на виоле да гамба...
После развода Луиза с сыном вернулась к матери, принявший их весьма сдержанно. Уж она-то свою доченьку знала.
Во-первых, Луиза страдала истерическими припадками и, как следствие, постоянно плакала и боялась незнакомых людей.
Во-вторых, фанатично стремилась к "порядку" в доме, заставляя домашних по десять раз на дню перекладывать вещи на предназначенные для них места.
Своего маленького сына Эрнста Луиза тоже боялась, поскольку мальчик то часами сидел, глядя в одну точку, то вдруг начинал бурно фантазировать, рассказывая матери о домовых, троллях, магах и волшебниках.
При этом он кричал, махал руками, взвизгивал. Но самое страшное наступало, когда в сумерки ребёнок вдруг начинал говорить бедной Луизе ужасным заунывным голосом что-то о тёмных комнатах, в которых живут привидения, прячущиеся под пологами кроватей. И вот тогда дом оглашался воплями ужаса несчастной женщины.
Атмосфера "нежного детства золотого" расцвечивалась ещё и "верхними" жильцами бабушкиного дома. Бабуля не чуждалась коммерции и сдала весь верхний этаж.
Прямо над комнатами Луизы и Эрнста поселилась по-настоящему безумная дама, вопли которой будили всех в самое неурочное время.
В итоге юный Гофман ни о чём не мечтал так страстно, как выбраться из этого дома да к тому же самому не сойти с ума.
Удивительно, но у буйной безумной дамы с верхнего этажа был сыночек Цахарис Вернер, с которым мальчик Гофман не раз пытался подружиться,
таская ему то украденные со стола сладости, то собственные игрушки.
Но крошка Цахарис гордо отвергал "подачки хозяйского сыночка, да ещё и бросался в него то камнями, то огромным пауками, найденным на чердаке.
А как-то вечером Цахарис обругал и саму хозяйку. Взбешенная бабушка Гофмана попыталась вразумить верхнюю жиличку, но та заорала благим матом, что её ненаглядный сыночек - воплощение Сына божьего и никто не имеет права ему ни в чём препятствовать. И вообще, слово Цахариса на вес золота!
Безумная дама как в воду глядела - её ненаглядный сыночек действительно впоследствии стал модным писателем и заработал кучу золота. Не то что нищий Гофман - хоть Вильгельм, хоть Амадей...
Юность в интерьере презрения
В такой атмосфере маленький и весьма впечатлительный Эрнст мог бы тоже быстренько сойти с ума - похлеще "верхней дамы", но тут на горизонте домашнего дурдома появился дядя - Отто Вильгельм Дерфер, крепко стоящий на ногах и не признающий никаких фантазий. Он забрал племянника от бабушки в свои комнаты и занялся его образованием.
Уже в 6 лет отдал Эрнста в школу, запланировав далее изучение права в университете. У дядюшки были твёрдые взгляды. Прочные, бюргерские, почтенные. Достаточно признанные в обществе, чтобы раз в 10 лет занимать почтенные городские должности. В таком мире, слава богу, никто не сходит с ума. Здесь спокойно, только до приторности традиционно.
Всё регламентировано и предусмотрено заранее.
Никаких отклонений от графика - часы службы, часы обеда, часы приёма гостей, часы отдачи визитов, часы карточных игр.
Словом, тот самый порядок, от которого выть хочется. Тот самый мир бюргеров-филистеров, который Гофман страстно возненавидит с детства, пронесёт эту ненависть через всю жизнь, вплавит её во все романы, повести и рассказы.
Почтенный дядя отнесётся к племяннику-фантазёру с той же страстью - всю жизнь он будет презирать этого ни на что не годного молодого неудачника. И особо возненавидит все эти юношеские мечтания, романтические стишки и пылкие дневниковые строки - словом, ни на что не годное бумагомарание.
Так что судьба дала будущему писателю совершенно правильного дядю, ведь чем сильнее запрет, тем сильнее хочется.
Но что-то не сработало. Или давление оказалось слишком сильным, или юный подопечный возжелал не того, что его судьба...
Дядя Отто Вильгельм не был таким уж монстром, каким изображают его гофмановеды.
Он весьма поощрял домашний досуг в виде музицирования, ведь на домашние концерты можно приглашать важных и именитых знакомых. И вот, следуя моде, раз в неделю предусмотрительный дядюшка устраивал в своей гостиной концерты, в которых играл сам, приглашал других и, конечно, разрешил выступать юному племяннику, который делал поразительные успехи в игре на фортепиано. Правда,успехи эти проистекали не от музицирования с дядей, а от уроков, которые давал мальчику органист К.В.Подбельский, игравший в одной из кенигсбергских церквей.
И вот страстная любовь к музыке затмила перед Гофманом весь мир. Пленённый гармониями, он был готов на всё, лишь бы дядюшка разрешил ему заниматься.
Но тот потребовал, чтобы племянник поддержал фамильную традицию и поступил на юридический факультет Кенигсбергского университета.
Гофман согласился на это, однако составил тайный, почти безумный, как казалось тогда, план: быстрее закончить университет - стать самостоятельным - и заняться обожаемой музыкой.
В то время в Кенигсбергском университете преподавал великий Кант. И потому современные гофмановеды любят порассуждать о том, как философ повлиял на юного писателя. Однозначно - никак!
Ибо Гофман так и не узнал мыслей Канта ни о звёздном небе над нами, ни о нравственном законе внутри нас, потому что ни разу не пришел к нему на лекцию, интересуясь только юриспруденцией. Он стремился как можно скорее "прикончить" её курс, стать самостоятельным юристом. Ну а там впереди, когда никто уже не сможет помешать, - обожаемая музыка!
В мечтах всё было стройно и просто, но в жизни план не очень-то удавался.
То есть университет Гофман закончил. Юристом стал. Только должности попадались очень уж маленькие, да и удерживаться на них долго он не умел. Не сходился с сослуживцами, ссорился с начальством. А то и вовсе был уволен за непозволительные шаржи на высокопоставленного чиновника. Так и скитался по захолустным городкам тогдашних прусских провинций - Глогау, Познани, Плоцку. Приходилось жить то у одного члена семейства Дерфер, то у другого. Благо, что члены семьи разбросаны почти по всем городкам тогдашней Германии. И все они во главе с дядюшкой Отто Вильгельмом открыто презирали "племянничка" за его несамостоятельность.
Да он и сам понимал: нет самостоятельности - нет и творчества! Недаром написал лучшему другу Теодору Готлибу фон Гиппелю:
"От музыки я чувствую себя незащищённым, как ребёнок. Все старые раны начинают кровоточить с новой силой". Вот такая она, музыка...
Чтобы хоть как-то устроить жизнь "Этого неудачника" семейство (конечно, во главе с дядюшкой) решает его женить. Гофману предложили взять в жёны двоюродную сестру - Минну Дерфер, девушку тихую и незлобливую, зато с приличным приданым. Состоялась даже помолвка. Правда, общее собрание родственников так и не смогло дотащить нерасчётливого беднягу жениха к святому алтарю.
После помолвки тот успел опомниться - вспомнил, наверное, как его папа женился на "двоюродной" маме и что из этого вышло.
Словом, в 1802 году Гофман разорвал помолвку. Скандал в почтенном семействе бушевал несколько месяцев. В конце концов родственные двери захлопнулись перед носом отщепенца одна за другой.
И все - с жесточайшим презрением.
Работа в интерьере неразберихи
Теперь он мог рассчитывать только на себя. И совершил вполне взрослый поступок - женился по собственному выбору на полячке Марии Текле Михалине Рорер-Тшиньской., которую, между прочим, по-дружески называл Мишкой. И действительно, в этом браке преобладали скорее дружба и обещание спокойной жизни. Славная Мишка мало что понимала в музыке, зато не мешала мужу её обожать. Сама она умела экономно вести хозяйство и торговаться с лавочниками. И каждое утро молодого мужа встречали свежевыпеченные булочки и тщательно выглаженные рубашки.
А что ещё надо человеку в этом безумном мире?...
Не забудем, что, когда ещё холостой Гофман жил в Берлине, он достаточно вкусил отравы ночной жизни с её кутежами, картами, попойками и прелестными "незнакомками". Так что теперь вполне сумел оценить домашний уют.
Правда, даже посреди берлинских соблазнов Гофман не забывал о главном. По утрам, очнувшись от винных паров, он настойчиво марал бумагу своими навязчивыми мелодиями и предлагал театр свою музыку, а к зингшпилю "Маска" написал не только музыку, но и текст. Не его вина, что ничего не приняли к постановке.
Теперь, зажив семейной жизнью, он ещё сильнее углубился в свои музыкальные сочинения. Но словно преграда какая-то всегда стояла перед ним. Даже те издатели, которые собирались публиковать его сочинения, в последнюю минуту отказывались. А уж о хороших заработках на службе и заикаться было нечего. Судейский чиновник самого низкого класса - вот удел бедного Гофмана.
И вдруг случается чудо!
Его старинный друг - Готлиб фон Гиппель - получает богатое наследство и предлагает взаймы (а в итоге - безвозмездно) приличную сумму, к тому же ухитряется выхлопотать приятелю прибыльное местечко в Варшаве.
И вот 1804 год. У Гофмана солидное жалование. Приличная квартира в доме на Сенатской - респектабельной улице на берегу Вислы.
Наконец в 1805 году у него родилась дочурка, названная в честь святой покровительницы музыки Цецилией, которую отец с матерью от избытка чувств называют то на польский лад - Цилей, то на немецкий - Цецильхен.
В Польше, в то время поделённой между Пруссией, Россией и Австрией, вообще всё перепутано. Прусское порядки, российские несчастья, австрийские замашки.
"Пёстрый мир - слишком шумный, слишком сумасбродный, слишком безумный - всюду полная неразбериха... Трезвон колоколов, пение монахов, "янычарская музыка", брань портовых рабочих и базарных торговок - словом, весь тот шум, который мешает сочинять музыку и доводит до состояния хогартовского "Разъярённого музыканта", - жалуется ГОфман другу-спасителю Гиппелю. И зря жалуется!
Варшавская пора - самая золотая в жизни Гофмана. Наконец-то программа мечты выполнена - он обеспечен, ни от кого не зависит и может посвятить жизнь любимой музыке. И наконец-то эта любовь взаимна.
Горы нот, водопад музыки. Гофман пишет фортепианные сонаты (одну из которых даже публикует в польском музыкальном журнале), оркестровую симфонию, мессу.
Уже через год в Варшаве с большим успехом был поставлен его зингшпиль "Весёлые музыканты", вслед за которым последовали ещё несколько театральных работ, в числе которых оказался зингшпиль "Любовь и ревность", написанный по мотивам пьесы Кальдерона.
Гофман знакомится с писателями-романтиками - Тиком, Новалисом, Брентано, братьями Шлегелями. В дополнение к английскому и французскому языкам, которые он выучил ещё в юности, овладевает итальянским. Да, он был ещё и полиглотом, этот неутомимый герр Гофман!
В 1805 году его стараниями создаётся Варшавское музыкальное общество. Гофман - один из учредителей. А уж раз учредил, то и содержать приходится на свои деньги. Вот почему Гофман и вице-президент, и библиотекарь, и секретарь общества. А при покупке старинного дворца Гофману приходится стать ещё и подрядчиком, и архитектором, и декоратором. Даже залы и библиотеку он расписывает сам по своим же эскизам. Он ведь прекрасно рисует ещё с детства, хотя дядя Отто Вильгельм в то время и бил племянника нещадно, желая изгнать из щуплого тельца Гофмана "рисовальную дурь". Но дурь не прошла, наоборот, талант рисовальщика и живописца прекрасно развился. Он мог бы стать профессиональным художником, наш многосторонний герр Гофман. Думаете в росписях своего музыкального общества во дворце Мнишув он поместил портреты композиторов? Ничуть не бывало!.. То есть портреты там, конечно, были - по-доброму карикатурные изображения членов общества. Но главное место занимали "портреты" древнеегипетских богов, фантастических птиц, фей, ундин.
Здесь Гофман впервые попробовал себя в качестве дирижера - на открытии дворца 3 августа 1806 года он впервые в жизни с восторгом дирижирует настоящим большим оркестром. И сам признаёт, что это "радостнейший и сладчайший день его жизни". продолжение следует
Русский
English
Deutsch
Français
Español
Italiano
Nederlands
svenska
suomi
中文（简体）
العربية">العربية
日本語
