Идут шутка с правдой рука об руку, деля одну судьбу на двоих, и уже, глядишь, шутка тоже у кого-то вызывает неодобрение, иногда даже больше, чем сама правда. Потому что не каждому видно, какая правда за ней стоит, а когда не видно, предполагаешь самое худшее.
Старый хапуга, отъявленный плут Отдан под суд;
Дело его, по решении строгом, Пахнет острогом…
Но у хапуги, во-первых, жена Очень умна;
А во-вторых — ещё несколько дочек . . . . . . . . .
(Несколько точек.)
Дочек наставила, как поступать, Умная мать.
(Как говорят языком и глазами — Знаете сами.)
Плачет и молится каждую ночь Каждая дочь…
Ну… и нашёлся заступник сиятельный !
(Знак восклицательный.)
Старый хапуга оправдан судом, Правда, с трудом;
Но уж уселся он в полной надежде, Крепче, чем прежде.
Свет, говорят, не без добрых людей — Правда, ей-ей!
Так и покончим, махнув сокрушительный ?
(Знак вопросительный.)
После покушения Каракозова на царя в числе прочих опасных лиц были арестованы два поэта-сатирика: Василий Курочкин и Дмитрий Минаев.
Они уже и раньше находились под присмотром полиции, а после выстрела Каракозова на два месяца были заключены в Петропавловскую крепость.
Так редакция сатирического журнала "Искра" частично переместилась в Петропавловскую крепость, но работу не прекратила.
И редактор журнала Курочкин тут же, в крепости, в эпиграмме на предводителя следственной комиссии Муравьёва недоумевал:
"Сто человек ты запер в казематы, и мало всё тебе, всё мрачен , как чума ты!"
На что Муравьёв - тут же, в эпиграмме, - ему отвечает, что он заморил бы и сто тысяч в крепости, если бы Каракозов не промахнулся.
И не поймёшь: то ли радуется жандарм, что Каракозов промахнулся, то ли сожалеет, что не удалось заморить сто тысяч в крепости.
Поди догадайся, какая правда за этой шуткой стоит.
Но логика жандарма понятна: литература воздействует на читателей, читатели стреляют в царя. И хочется заморить всех - и тех, кто действует, и тех, кто воздействует.
Васи́лий Степа́нович Ку́рочкин (28 июля [9 августа] 1831, Санкт-Петербург — 15 [27] августа 1875, там же) — русский поэт-сатирик, журналист и литературный критик, известный переводчик Беранже.
Родился в семье отпущенного на волю крепостного, поступившего на государственную службу и получившего потомственное дворянство.
Ребёнком лишился отца и воспитывался в семье отчима, полковника Е. Т. Готовцова. Брат драматурга Владимира Курочкина (1829—1885) и публициста Николая Курочкина (1830—1884).
Учился в 1-м кадетском корпусе и дворянском полку. Выпущенный прапорщиком в 1849 году, до 1852 года служил в армии. Не чувствуя склонности к военной службе, вышел в отставку и служил в ведомстве путей сообщения. В 1856 году оставил службу и жил литературным трудом.
Писать стихи начал ещё в корпусе и обратил ими на себя внимание своего учителя, Иринарха Введенского. В печати выступил впервые в 1848 году.
С начала 1860-х годов Курочкин сближается с революционными кругами. Осенью 1861 г. он вступил в члены тайного общества «Земля и воля», а в 1862 г. стал одним из пяти членов её центрального комитета.
С 1862 г. попадает под надзор полиции, неоднократно подвергается обыскам. Был арестован по делу Каракозова и провел в заключении в Петропавловской крепости более двух месяцев.
Курочкин скончался в 1875 году скоропостижно, в результате неосторожного употребления хлоралгидрата, прописанного ему врачом. Похоронен на Волковом кладбище в Петербурге.
-------------
Семейная встреча 1862 года
Порядки старые не новы и не младенцы - старики;
Больные люди - не здоровы, и очень глупы дураки.
Мы смертны все без исключенья; Нет в мире действий без причин; не нужно мёртвому леченье.
Одиножды один - один.
Для варки щей нужна капуста; Статьи потребны для газет; Тот кошелёк, в котором пусто, в том ни копейки денег нет; День с ночью составляют сутки; Рубль состоит из двух полтин; Желают пищи все желудки Одиножды один - один.
Москва есть древняя столица; По-русски медик значит врач, а чудодейка есть вещица, о коей публикует Кач.
Профессор - степень или званье; Коллежский регистратор - чин; Кнуты и розги - наказанье;
Одиножды один - один.
Покуда кость собака гложет, её не следует ласкать,
И необъятного не может никто решительно обнять.
Не надо мудрствовать лукаво, но каждый честный гражданин всегда сказать имеет право
Одиножды один - один.
В сей песне 48 строчек. Согласен я - в них смыслу нет;
Но рифмы есть везде и точек компрометирующих нет.
Эпоха гласности настала, во всём прогресс
- но между тем блажен, кто рассуждает мало
и кто не думает совсем.
Читатели, являясь перед вами в четвёртый раз, чтоб в Новый год и прозой и стихами поздравить вас, Хотел торжественно воспеть я, да и пора б, Российского весь блеск тысячелетья - Но голос слаб...
Читатели, серьёзной русской прессе оставим мы всё важное, все толки о прогрессе и "царстве тьмы".
Довольствуясь лишь неизбежно сущим и близким нам, поклонимся во здравии живущим родным отцам.
Пусть юноши к преданиям спесивы, не чтут родных, - но бабушки и дедушки все живы, назло для них.
Не изменив себе ни на полслова, как соль земли, все фазисы развитья векового они прошли.
Понятья их живучи и упруги, и Новый год по-прежнему в семейном тесном круге их застаёт.
Привет мой вам, старушка Простакова! Вы всех добрей. Зачем же вы глядите так сурово на сыновей?
Порадуйтесь - здесь много Митрофанов - их бог хранит, Их никаким составом химик Жданов не истребит. Их детский сон и крепок и невинен по старине.
Поклон тебе, мой друг Тарас Скотинин, дай руку мне!
Свинюшник твой далёк, брат, до упадка; в нём тьма свиней. Почтенный друг! В них нету недостатка для наших дней.
По-прежнему породисты и крупны, а как едят! Нажрутся так, что, братец, недоступны для поросят.
От поросят переходя к Ноздрёву, мы узнаём, что подобру живёт он поздорову в селе своём.
Всё так же он, как был, наездник ражий киргизских орд, и чубуки его опасны даже для держиморд.
Берёт в обмен щенков и рукоделья, и жрёт и врёт, но уж кричит, особенно с похмелья: "Прогресс, вперёд!"
Прогресс! Прогресс! Ты всем нам задал дело! Никто не спит. Коробочка заметно отупела, но всё скрипит.
Уж Чичиков с тобой запанибрата. На вечерах он говорит гуманно, кудревато об мужичках.
Про грамотность во всех посадах, сёлах, по деревням, и, наконец, - детей в воскресных школах он учит сам.
Замыслил он с отвагою бывалой, трудясь как вол, народный банк, газету, два журнала и общий стол.
Об нём кричит публично Репетилов, Его вознёс до облаков чувствительный Манилов в потоках слёз: Мол, Чичиков гуманен ! Идеален ! Ведёт вперёд !
С Петрушкою знакомится Молчалин, на чай даёт. Все бегают, все веселы, здоровы, движенье, шум - Особенно заметны Хлестаковы, где нужен ум.
На раутах, на чтениях, по клубам свои стихи Тряпичкины читают Скалозубам за их грехи.
Абдулины усердно бьют поклоны своим властям. Пошлёпкины и слесарские жёны все по местам.
Как человек вполне великосветский, мильоном глаз везде Антон Антоныч Загорецкий глядит на нас.
От Шпекиных усердьем в службе пышет и болтовнёй, - и Фамусов, как прежде, всё подпишет - и с плеч долой !
1861 Источник...
-----------------
ПРОВИНЦИАЛЬНЫМ ФАМУСОВЫМ Люди взгляда высшего, Книг вы захотите ли! Пусть для класса низшего... Пишут сочинители. Для чего вам более Все людское знание? Не того сословия Чтоб читать издания!
Нынче — травля славная, Завтра — скачка тройками, то обед, где — главное угостят настойками. То к родне отправишься,
С дворнею — мучение…Ясно, что умаешься. Тут уж не до чтения.
Пусть зубрят приказные Те статьи ученые, Где идеи разные?
Очень развращенные. Мы ж, допив шампанское, Спросим с удивлением: Дело ли дворянское... Заниматься чтением?
(1861)
2 ноября родился Дмитрий Минаев (1835-1889), поэт, заслуживший титул «Короля каламбуров».
Титул, который в жизненном плане ничегошеньки ему не дал, ничего не принес, кроме разочарований да неприятностей.
Минаев это пример человека, который служит своему дару, не замечая, как пение божьей дудки сменяется порой чёртовой трелью, портя отношения с окружающими, плодя лишние оскорбления и обиды. В литературе устоялся образ Минаева как борца с несправедливостью, демократа, защитника угнетенных.
Ах, если бы это было так… Вернее, - только так.
На деле Минаев очень часто зарывался не по делу, дразнил гусей, вызывал огонь без лишних на то надобностей.
Жизнь Минаева началась и кончилась в Симбирске, что имеет в его случае значение определяющее, драматическое. Родной город желчный парень не мог оставить в покое, хотя ничего плохого с ним там не произошло.
Родился в семье офицера Дмитрия Минаева, который (как смог) пересказал «Слово о полку Игореве», посвятив труд сей Ивану Гончарову. В отличие от сына, отец не попал в струю современной ему литературы, отстаивая замшелый сентиментализм, отрицая значение Гоголя. Но он тоже беспокоил правительство (хотя куда ему в этом до сына!), привлекался к следствию по делу петрашевцев.
Минаев-сын учился в Дворянском полку. Учебу не закончил, поскольку семейство вернулось из Петербурга в Симбирск.
Три года Дмитрий служил в симбирской казенной палате. В двадцать лет устроился в Питере чиновником земского отдела МВД. Через два года вышел в отставку, решив посвятить себя литературе.
То было время общественного подъема, великого брожения умов, когда многие, простите за тавтологию, с ума сошли. Ожидание либеральных реформ, отмена крепостного права, призывы к топору! Какие имена гремят! Чернышевский, Добролюбов, Николай Успенский (КАК РАЗРУГАТЬСЯ С КЛАССИКАМИ И ЗАРЕЗАТЬСЯ НА УЛИЦЕ ТУПЫМ НОЖИКОМ), Писарев, Помяловский (БОРЬБА ТАЛАНТЛИВОГО ПИСАТЕЛЯ С ВОДКОЙ, ЗАКОНЧИВШАЯСЯ ПОРАЖЕНИЕМ), Левитов (СПИВШИЙСЯ ПИСАТЕЛЬ)…
Никто из этих молодых людей хорошо не закончит. Кого ранняя смерть заткнет, кого правительство, а кого водка оглушит.
В немалой степени направлявший этих молодцов хозяин журнала «Современник» Николай Некрасов вывернется, поскольку у него-то опыт подпольного подцензурного житья накоплен вволю, а опьяненные свободой мальчишки просто задохнутся.
Но пока шестидесятые только начинались и Минаев вволю барахтался в море вседозволенности, ерничая, дразнясь, гогоча, сознавая свою силу, словом подкрепленную.
Первая книга его называлась «Перепевы. Стихотворения обличительного поэта», уже в названии содержа всё, что об авторе важно знать. Минаев занял нишу поэта газетного, фельетонного, с направлением.
Конечно, его принял демократический стан. Минаев работал в «Искре», вел журнал «Гудок», печатался в «Современнике», кусал либералов, цензуру, терпеть не мог адептов «чистого искусства».
Минаеву вредила именно сиюминутность, он часто откликался на события, не имея возможности прикинуть, что будет завтра.
Резкость кажущихся несправедливыми оценок коробит сегодняшних поклонников романа Достоевского «Идиот» (по Минаеву писатель придумал людей, которых не бывает, пачки денег они швыряют в камин…); «Войны и мира» Льва Толстого (Минаев задавался вопросом: а что Россия в 1812 катастрофу не пережила, прям ренессансом граф все это представляет?);
«Отцов и детей» Тургенева (нигилист Минаев прямо заявил, что ничего этот старый дурак Иван Сергеевич в молодежи не понимает!)
Особых нападков Минаева удостоился Фет.
"Я пришел к тебе с приветом Рассказать, что солнце встало, Что Семен, работник, с Фетом не поладил, как бывало… Шепот, робкое дыханье, Трели соловья, Лошадей крестьянских ржанье, Под окном свинья, В дымных тучках пурпур розы, В людях страха нет, И глотает злобы слезы Крепостник-поэт…"
Дмитрий Минаев Война и мир. Подражание Лермонтову («Бородино») и графу Льву Толстому («Война и мир»)
— Скажи-ка, дядя, без утайки, Как из Москвы французов шайки,
Одетых в женские фуфайки, Вы гнали на ходу. Ведь если верить Льву Толстому, Переходя от тома к тому Его романа, — никакому
Не подвергались мы погрому В двенадцатом году.
Какой был дух в Наполеоне И были ль мы при нем в загоне,
Нам показал как на ладони В романе Лев Толстой.
Тогда славяне жили тихо, Постилась каждая купчиха…
Но чтоб крестьян пороли лихо, Застенки были, Салтычиха…
Всё это слух пустой.
— Да, были люди в наши годы, Не мелкой нынешней породы:
В дни мира — гордые Немвроды, Богатыри в войне…
- Ростов — звезда всей молодежи, - Андрей Болконский — диво тоже,
- Безухой — член масонской ложи, - Денисов, Долохов_… О боже,
Их вспомнить любо мне!..
Нам Бонапарт грозил сурово, А мы кутили образцово,
Влюблялись в барышень Ростова, Сводили их с ума…
- Безухой прочь погнал супругу, Послал картельный вызов другу
И, друга ранивши, с испугу Едва совсем не спился с кругу…
Но вот пришла зима.
Войска французов шли в тумане. Мы отступали… Ведь заране,
Как говорится в алкоране, Наш рок определен.
Бояться ль нам Наполеона? Что значат званья, оборона?.
Лежит над миром, как попона, Лишь "_власть стихийного закона_"…
Так что Наполеон?
Но вот и войско Бонапарта: «Посмотрим мы, какой в вас жар-то!..»
(Того сражения ландкарта В «Войне и мире» есть...)
- Безухой - главный член романа, Явился в поле утром рано
И стал смотреть из шарабана: Полна французами поляна,
И всех врагов не счесть…
Под ранним солнцем блещут ружья… С Безухим не было оружья.
Подумал он: «И так ведь дюж я, Неустрашим, как слон...»
Пред ним, как пестрый ряд игрушек, Мелькали в поле сотни пушек,
Палаток множество верхушек: В одной палатке, средь подушек,
Лежал Наполеон.
Нетерпеливость обнаружа, Он мыслил: «Русских угощу же!..
Лишь только б насморк не был хуже, Я тотчас двину рать,
Мюрата с конницею ходкой, И будет мне Москва находкой...»
И корсиканец этот кроткий Себе всю спину жесткой щеткой
Велел вдруг растирать.
Два дня мы были в перестрелке, С врагом играли, как в горелки;
Стрелки шныряли, словно белки, И прятались во рву.
- Денисов так вошел в охоту: «О, дайте мне одну лишь роту,
И всю французскую пехоту Я разобью сейчас с налету,
На части перерву...»
Французский лагерь был в тревоге, Что промочил в ненастье ноги,
Ступивши в лужу на дороге, Их «маленький капрал»…
У нас же в войске — смех и шутки, Да раздавались прибаутки:
«Французы вымокли, как утки, И Бонапарт раз двести в сутки
Чихать от страха стал!..»
На третий день сошлись два стана. Раздался грохот барабана…
Взглянуло солнце из тумана На Бородинский бой.
- Безухой был в сраженьи этом Одет легко, как будто летом:
Вооружась одним лорнетом, Он любовался, как балетом,
Военною стрельбой.
Средь пушек, касок, пик, фуражек, Блестящих блях, стволов и пряжек:
«Вот так веселенький пейзажик! — Сказал Безухой Пьер. —
Стрелки французские не метки (- Шасспо не знали наши предки),
Но всё ж годятся для виньетки В иллюстрированной газетке,
Хоть в „Искре“, например...»
Ну ж был денек!.. В дыму сраженья, Конечно, общего движенья,
Победы или пораженья Нам рассмотреть нет сил. Война свирепа, как Медуза; Ее описывать — обуза, И здесь моя робеет муза…
Лишь видно было, как француза - Безухой князь душил,
Как, распростертый у лафета, Лежал солдат один да где-то,
На возвышеньи, у пикета, Чихал Наполеон…
Как в бенефис к ногам актера Летят букеты для фурора,
Летели ядра очень скоро, Но все кричали вместо «фора»
«Ура!» со всех сторон.
Так бились, верно, только в Трое. Но уцелели в русском строе
Романа славные герои, Не смяли их враги. Себя для "-пятой части-" холя, Они в Москву вернулись с поля, Лишь только князя Анатоля
Постигла в битве злая доля: Лишился он ноги.
Вот смерклось… Тел кровавых груду Наполеон встречал повсюду
И проклинал свою простуду: «Мой насморк ввел в беду!»
Горнисты громко затрубили, И — басурманы отступили…
Так, по сказанью новой были, Мы неприятеля разбили
В двенадцатом году.
Да, были люди в наши годы!.. И будут помнить все народы,
Что от одной дурной погоды, Ниспосланной судьбой,
Пал Бонапарт, не вставши снова, И пал от насморка пустого…
Не будь романа Льва Толстого, Мы не судили б так толково
Про Бородинский бой!
1868
И еще одна проблема Минаева - контекст ушел. Вот приведенная пародия на Фета кажется глупым выпадом против чистого искусства. Кто сейчас помнит, что выступает Минаев в данном случае не против стихов, а против публицистических статей Фета «Из деревни», где поэт жалуется на грубость крестьян и хозяйственные трудности?
Обладая особым даром к имитированию чужого стиля, Минаев нашел себя в пародии. Пародировал он и Пушкина («Евгений Онегин нашего времени»), и Лермонтова (стихотворный фельетон, направленный против «Войны и мира», написан размером «Бородино»).
Лермонтова припомнили русофилы, назначив в новое время Минаева автором стихотворения «Прощай, немытая Россия…». Наш Михаил Юрьевич, мол, такого не мог написать. Это гаер, «русофоб», «человеконенавистник» и «завистливый алкоголик» Минаев сочинил.
В творчестве и жизни заносило Минаева не то чтобы часто, а, считай, постоянно. Ну, зачем он извалял в большущей поэме «Губернская фотография» реальных жителей родного Симбирска, ославив их на всю Россию?
Современник вспоминал:
«Вскоре весь Симбирск, вся губерния читала и декламировала творение Минаева. Стихи вызвали целую бурю негодования…, но, тем не менее, заучивались наизусть взрослыми и детьми… Многие стали известны благодаря этому произведению. На них указывали, что называется, пальцами…»
Это какая же нужда была появиться на страницах петербургского «Гудка» таким стихам? Что за дело России до житья безвестного ей Фатьянова? "Воспой все редкости Юрлова И оскоплённый наш бульвар, Гальванопластику Бычкова, Театр, два клуба и базар.
Почти клобук архиерея И шлейф игуменьи-брюзги, Житьё Фатьянова Андрея И всех Бестужевых мозги,
Отчизну вони, грязи, сплетен, Где Тумский верен старине, Где наш соборный поп Охотин Кадит Христу и сатане".
А с какой нужды нарывался Минаев, помещая на редактируемый им журнал «Гудок» заглавную виньетку, - человек с лицом Герцена, размахивает знаменем с призывом: «Уничтожение крепостного права».
Чего он добился?
Того, что журнал передали другим, более благонамеренным людям.
Естественно, напор реакции сказался на Минаеве далеко не лучшим образом. После выстрела Каракозова в царя Минаева четыре месяца продержали в Петропавловской крепости. Закрыли «Современник», «Искру». Цензуру ужесточили вплоть до невозможности сатиры вообще.
Никогда больше Минаев не писал в полную силу, расставшись с иллюзиями свободы. Наиболее полно о времени, вернее, безвременье в какое попал, Дмитрий высказался в поэме «Две эпохи». Речь там идет о молодом, горячем, восторженном юноше, который сошел за границей с ума, впал в беспамятство, а лечение его растянулось в специальной клинике на десятилетия. Наконец, герой возвращается в Россию, все еще полный прежних, эпохи Крымской войны надежд и попадает просто на парад гробов. Никого нет, - ни Некрасова, ни Левитова, забыт Курочкин.
Минаев перенес забубенный оскал с газетных страниц в трактир. В его случае распад усугублялся тем, что семейная жизнь не задалась, и дома поэту оказалось муторнее, чем в кабацком чаде с чужими людьми.
Один из современников вспоминал:
«Платили ему рубль, иногда полтинник — брал. Предлагали двугривенный… молча брал. И пил, главным образом, от разных горечей неприглядной семейной жизни. «Зачем ты, Митя, пьешь?» — спросил я его как-то. «Потому что я женат». — «Что за вздор ты городишь?» — «А ты прежде женись да попади на такую женщину, которая… тогда и сам уразумеешь!»
При этом Минаев злоязычия не бросал, плодя экспромтами вокруг себя врагов. Но теперь это была работа в пустоту, а писать, как писал популярный тогда юморист Лейкин, то есть беззубо, Дмитрий просто не мог. Спасался переводами и брошенными на воздух в компании стихотворными шутками.
Немного встрепенулся Минаев уже перед концом жизни, обретя новую любовь.
Вот только… Вдова врача Екатерина Николаевна Худыковская родом была из Симбирска и Минаев переехал туда. С момента публикации раздавшей всем симбирским сестрам по серьгам «Губернской фотографии» пролетела четверть века, но никто ничего не забыл.
Семейная пара очутилась в полосе отчуждения, с ними никто не хотел знаться.
Еще два года такой жизни (небытия) и Дмитрий умер.
За гробом его шли жена да кучка случайных людей, рассчитывающих на подачки поминок.
Но прошло всего десятилетие, и Симбирск вспомнил своего гражданина. В 1899 объявили всенародную подписку.
На собранные средства воздвигли надгробный памятник отцу и сыну Минаевым.
ИЗ ЦИКЛА "ЛИРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ С ГРАЖДАНСКИМ ОТЛИВОМ" (Посвящается А. Фету)
Холод, грязные селенья, Лужи и туман, Крепостное разрушенье, Говор поселян. От дворовых нет поклона, Шапки набекрень, И работника Семена Плутовство и лень. На полях чужие гуси, Дерзость гусенят, Посрамленье, гибель Руси, И разврат, разврат!..
* * *
Солнце спряталось в тумане. Там, в тиши долин, Сладко спят мои крестьяне Я не сплю один. Летний вечер догорает, В избах огоньки, Майский воздух холодает Спите, мужички!
Этой ночью благовонной, Не смыкая глаз, Я придумал штраф законный Наложить на вас. Если вдруг чужое стадо Забредет ко мне, Штраф платить вам будет надо… Спите в тишине!
Если в поле встречу гуся, То (и буду прав) Я к закону обращуся И возьму с вас штраф; Буду с каждой я коровы Брать четвертаки, Чтоб стеречь свое добро вы Стали, мужички…
1863
ИЗ ЦИКЛА "ЛИРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ БЕЗ ГРАЖДАНСКОГО ОТЛИВА
" Гоняйся за словом тут каждым! Мне слово, ей-богу, постыло!.. О, если б мычаньем протяжным Сказаться душе можно было! 1863
Чудная картина! Грезы всюду льнут: Грезит кустик тмина, Грезит сонный пруд, Грезит георгина, Даже, как поэт, Грезит у камина Афанасий Фет. Грезит он, что в руки Звук поймал, — и вот Он верхом на звуке В воздухе плывет, Птицы ж щебетали: — Спой-ка нам куплет О "звенящей дали", Афанасий Фет.
1863
"Я, ОБОЖАЯ ПАННУ ЛИЗУ…"
Я, обожая панну Лизу, Меж двух огней попал, как в ад: Любовь — влечет меня на мызу, Долг службы — тянет на парад.
О, панна! вы меня зовете, Я — подлетел бы к вам к крыльцу, Но — служба ждет… (Фельдфебель, роте Вели сбираться на плацу.)
Любовью вся душа объята, В груди, как в бане, горячо. (Команды слушайся, ребята! Равняйся! Смирно! на пле-чо!)
Дождусь ли с панной встречи новой! Как сабля, блещет панны взгляд!.. (Штык на себя, эй, ты, фланговый! Зарубкин! подтяни приклад!)
Она теперь, наверно, дома И приготовила мне грог… (Учебным шагом в три приема! Носок вытягивать, носок!)
От нежных ласк ее тупею, Готов ягненком кротким лечь!.. (Пучков! Не чистил портупею! За это буду больно сечь!)
Любовь и — подчиненье старшим!.. Нет, долг служебный верх берет! (Равняйся! смирно! скорым маршем! Глаза направо! грудь вперед!)
Довольно! Вижу я в окошке, Платком мне панна машет там! (Ребята, вольно? ружья в сошки И расходитесь по домам.)
1864
"ЖИЗНЬ НАША ВРОДЕ ПЛАЦ-ПАРАДА…"
Жизнь наша вроде плац-парада; И в зной, и в холод на ветру Маршировать тем плацом надо, Как на инспекторском смотру.
Как рекрут, выучись смиряться, Но забегать не хлопочи: Похвалят — крикни: "рад стараться!" А не похвалят — промолчи.
Тебе прикажут — делай дело! Терпи — вот лучший твой паек, А в остальное время смело Носок вытягивай, носок!..
1864
ПАРОДИИ
АЛЬБОМ СВЕТСКОЙ ДАМЫ, СОСТАВЛЕННЫЙ ИЗ ПРОИЗВЕДЕНИЙ РУССКИХ ПОЭТОВ
Вдали сверкают Апеннины. Передо мной разбитый храм, Где отдыхают капуцины, Но под плющом, в тени руины Я мысленно летаю к вам,
И этот край, и Рим суровый, Блеск неба ярко-бирюзовый Забыл для улицы Садовой.
Последний вечер помню живо. К подушкам голову склоня, Лежали вы полулениво, А я читал вам песню: "Нива"… Вы чутко слушали меня,
И вот теперь, под бюстом фавна, Грущу, — вам, может быть, забавно, О вас, Настасья Николавна. А. Майков
Мы встретились с вами на бале. Всю ночь до утра был в экстазе я… Со мною вы в вальсе летали, Как грезы легки, как фантазия.
На эту волшебную встречу, На страсть поэтически-детскую Я драмою светской отвечу, Где выведу женщину светскую.
Брожение мысли неясной В ней будет понятно для всякого… Вы явитесь музой прекрасной И славой Полонского Якова… Я. Полонский
Давно ли, безумный и праздный, Я с вами по лесу бродил, И он нас росою алмазной С ветвей изумрудных кропил. Вчера я прочел "Положенье"! В прихожей послышался стук: Семен — каково положенье! Сервиз мой сронил на сундук. Уснул я — и сон неотвязный Меня в ту же рощу унес, И сосны росою алмазной Сверкали, как брызгами слез. А. Фет
Итальянских певцов-теноров Я не слушаю с их примадоннами, Но, закутавшись в плащ, под колоннами, Я с цветами, в природу влюбленными,
Чую музыку вечных миров. Уловить этих звуков нельзя, Выраженье для них не придумано: Слаще гимнов Россини и Шумана, Льется музыка, в душу скользя. Вечный враг театральных кулис, Сидя в поле с афинскою лирою, Я поющим мирам аплодирую, Восклицая неистово: bis! Н. Щербина
Поздним летом, ночью тихой Дышит поле теплым сном, Спелой рожью и гречихой… Тихо в небе голубом. Усыпительно-безмолвны Спят вершины дальних гор, И серебряные волны Льет луна на сонный бор. Ф. Тютчев
из САУТИ Все в природе плачет. Плачет ветер в поле, Плачет в хате пахарь, Плачут дети в школе; Плачет мир по селам, Городам и дачам… Милая! с тобою Сядем и заплачем. А. Плещеев
Хотелось мне для вашего альбома Сложить десятка два веселых строк, Но мне, увы! веселье незнакомо, Есть скорбь одна, — скорбеть я только мог.
Едва ль себя для вас переиначу, Могу лишь петь страданье и грозу… Поверьте мне: я и теперь вот плачу И вместо точки ставлю здесь — слезу. А. Плещеев
из БЕРАНЖЕ Выпив миску жженки, К речке я подкрался: Там без рубашонки Мылись две сестренки… В ближний куст в сторонке Тихо я прижался. Что за формы, боже!.. Торс — как у Венеры… Что за тонкость кожи!.. Был бы я моложе, То… но для чего же Городить без меры?.. Званием поэта Пользуйся кстати, Про купанье это Сорок три куплета Я сложу для света И — предам печати. М. Розенгейм
ПО СЛУЧАЮ ПОСТУПЛЕНИЯ В ДОМ ГУВЕРНАНТКИ ИЗ АНГЛИЧАНОК Вы поддалися на приманку Цивилизованных затей И взяли в дом свой англичанку Для обучения детей. Предупреждаю вас заране: Они вертлявее ужей; Притом же эти англичане Суть "фабриканты мятежей". Страшитесь меньше скорпионов, Кредиторов и обезьян, Чем попирателей законов Рыжеволосых англичан. М. Розенгейм
из ГЕЙНЕ Ночь. На море качка. Убоясь истерик, Милая рыбачка, Выдь ко мне на берег.
В вихре непогоды Пред рыбачкой таю, Гейне переводы Нежно ей читаю.
Но она, о горе! Стал пред ней как пень я Вновь пустилась в море, Испугавшись чтенья. В. Греков
Я не рожден в альбомы дам Писать в лирическом припадке; Могу кнутами эпиграмм Лишь бичевать людей за взятки. Но если б знал я, что и вы До лихоимства очень падки, Тогда б, не слушая молвы, Вас обличил бы я за взятки. Один из многих
На чужбине каждый жаден С земляком пробыть хоть час: Прискакал я в Баден-Баден, Но, увы! не встретил вас. Что ж! в любви я безвозмезден, Как верблюд я терпелив И по рельсам в милый Дрезден Мчал меня локомотив. Но на Брюлевской террасе Обманулся вновь поэт: Там гулял лишь автор "Аси", А от вас простыл и след. Где вы? В Риме, в Ницце? или… На судьбу свою злюсь я: Мне и рифмы изменили, И старинные друзья… Кн. Вяземский 1865
ДВУЛИКИЙ ЯНУС
Жизни камень философский Я постиг и помирил Строгий опыт стариковский С порываньем юных сил. Всюду лезу я из кожи, Поспеваю здесь и там, Угождаю молодежи, Потакаю старичкам. Всем сочувствую я живо, И хоть часто мелют вздор: "Совершенно справедливо!" Я вставляю в разговор. материал подготовила Ангелина Ч. , г. Москва
продолжение следует
Русский
English
Deutsch
Français
Español
Italiano
Nederlands
svenska
suomi
中文（简体）
العربية">العربية
日本語
