Древний грек, не умевший плавать, считался неграмотным. О голландцах говорят, что они рождаются на велосипедах. Думается, не владеющий лыжами норвежец воспринимается соотечественниками не по греческой, а именно по голландской модели - как нерождённый.
Опередившие время
Убеждают нас в этом не опередившие эру трамплинов более чем на полвека сорвиголовы, которые прыгали на лыжах с крыш в деревушке Моргедал, и даже не 10 000 человек, которые ещё в 1890 году каждые выходные отправлялись в Хюсбанкен, чтобы посмотреть на соревновавшихся там атлетов.
Убедительнее статистики выцветшая почтовая открытка начала ХХ века - раскрасневшийся юноша полупочтительно-полунасмешливо протягивает присевшей в реверансе молодой особе пучок какой-то зимней растительности, призванной заменить собой цветы.
Парочка стоит на лыжах и, похоже, не замечает этого факта, отнюдь не сковывающего ни движения, ни эмоции. После такого зрелища вряд ли стоит удивляться наличию в Норвегии лыжного музея: куда более неестественным показалось бы его отсутствие.
Речь не идёт о великолепном лесном массиве, превращённом в лыжный стадион, или горном склоне, украшенном невероятным 120-метровым трамплином, хотя это всё здесь есть. И всё это востребовано.
В часы соревнований в долине приземления собираются на несколько часов - иногда под дождём и пронизывающим ветром - более 50 тысяч человек, жаждущих издали полюбоваться на парящие в воздухе фигурки в аэродинамических костюмах.
Нет, по форме лыжный музей более чем обычен - он состоит из нескольких набитых экспонатами и фотографиями комнат на разных этажах.
Всё дело в том, что представляют собой здешние экспонаты.
Застывшая история
Экспозиция лыжного музея в Холменколлене - это застывшая история превращения двух обработанных деревянных пластин в социальное явление, которое покорило целую нацию. История это столь тесно связана с историей технологического прогресса, что посетителю музея временами кажется, будто он, посетитель, находится в лаборатории сплавов или столярной мастерской - ощущение не слишком приятное для ничего не смыслящего в технике поклонника спорта!
Впрочем, большинству любопытно взглянуть на тщательно выстроенную модель лыжной мастерской конца XIX века и узнать, что подобрать и правильно наложить смазку для лыж также важно и сложно, как подобрать скрипичный лак. А то, что лыжные амати, гварнери и страдивари куда менее известны миру, чем их специализировавшиеся на музыкальных инструментах коллеги, отнюдь не говорит об отсутствии такого рода мастеров. Постоянные клиенты их знают и восторженно величают волшебниками.
Ошибка такого волшебника запросто может похоронить многолетнюю подготовку спортсмена, в то время как правильно прочитанная рельефно-температурная карта местности - а именно этим определяется качество смазки - становится оружием в борьбе с самыми сильными конкурентами.
Имя Сондре Норхейма (1825-1897), в 1870 году изобретшего лыжи с загнутыми концами, позволяющими легко и быстро менять направления движения, известно не только специалистам. Сейчас. Но не в 1843 году, когда в Тромсё состоялись первые соревнования по лыжному спорту.
Легендарный Фритьоф Нансен
И всё же спорт спортом, а гостей у входа в музей встречают не чемпионы, а легендарный путешественник Фритьоф Нансен.
Не только потому, что по итогам всенародного голосования он был назван самым знаменитым норвежцем ХХ века, но и для того, чтобы напомнить: посетителям предстоит знакомство с музеем лыж, а не лыжного спорта.
В 1716-м, встав на лыжи, особые отряды норвежской армии меньше всего думали о местах, очках и даже секундах, необходимых для прохождения обстреливавшегося врагом участка леса, и чёрных очках, защищающих глаза от слепящего снега.
Да и Нансен, по всей вероятности, был в 1924 году далеко от французского городка Шамони, где проходили игры первой зимней Олимпиады.
Зато ещё в 1888-м норвежца потянуло прогуляться по Гренландии, пятью годами позже начать покорение Северного полюса, а в 1910-м восстановить баланс двухлетним визитом на Южный полюс. И всё это на лыжах!
И если на бумаге перечень достижений великого путешественника выглядит суховато, то достаточно бросить взгляд на музейную модель его базового лагеря, чтобы забыть о скуке раз и навсегда. Тоску вытесняет другие чувства.
В частности, умиление при виде любимого нансеновского пса, считавшегося талисманом хозяина и сопровождавшего его пости во всех экспедициях.
Чучело животного смотрит на музейного посетителя умными доверчивыми глазами, и такое создаётся впечатление, что норовит вильнуть хвостом. К чёрту материализм! Сколь бы искусственной ни была имитация жизни, в копию явно вселилась душа оригинала.
Вызов белому безмолвию.
Схожее с умилением чувство вызывает и красно-синий, почти выцвевший лоскут материи с остатками древка, лежащий прямо на снегу. Правда, здесь к умилению примешивается изрядная доля грусти. Сколько судеб было положено на алтарь национальной символики, и скольких героев она воспитала!
Именно этот кусочек дерева, будучи воткнутым в мёрзлую землю в условном месте, должен был символизировать одно из величайших достижений человечества.
Едва ли не противоположное ощущение поначалу возникает при виде багряно-красной палатки, которая кажется противопоставленной окружающему пейзажу.
Однако вскоре ропот выбитых из колеи зрительных рецепторов сменяется осознанным удивлением - когда выясняется, что Фритьоф Нансен бросал вызов белому безмолвию не только в фигуральном, но и в прямом смысле слова.
Красный цвет защищал глаза членов экспедиции, давая им точку опоры, спасавшую от монотонно-слепящей белизны Арктики.
Умело скомпонованные фрагменты лагерной жизни полярников, разбавленные такими деталями быта, как масляная лампа и разбросанные вокруг палатки инструменты, рисуют наглядную картину мира, на зов которого откликнулся самый популярный норвежец ХХ века.
Наглядность этой картины - оживляющий искусство парадокс! - не в том, что на ней нарисовано, а в том, что осталось за пределами холста. На музейном макете нет ни единой белой точки, потому что всё, что не уместилось в рамки модели в натуральную величину, было белым царством вечности с лагерем Нансена в качестве единственного островка человечности. И вовсе не странно, что подмостками для этой леденящей душу драмы стало одно из помещений музея лыж, ведь без них человек так никогда и не потревожил бы Снежную королеву в её чертогах.
Королева и её семья
А вот коронованным особам из плоти и крови, в отличие от их сказочной коллеги, лыжи не только не доставляли никаких хлопот, но и давали немалые выгоды. Мы любим тех, кто разделяет наши вкусы и пристрастия, - и снимки коронованной четы с наследником, отмеривающих в лесу километр за километром, считались документами государственной важности, которые были способны сплотить нацию вокруг Богом предназначенных ей монархов.
Стоящий перед королевским дворцом в Осло памятник королеве Мод, что правила в начале ХХ столетия, создан с уважением и искренней симпатией. Хрупкая, почти неземная женщина... Такие памятники не ставят чужим, безразличным людям. Лыжи королевы, её супруга и сына занимают почётное место в монаршей секции музея. Там же можно увидеть и фото напряженно следящего за ходом соревнований принца: должность почётного председателя совета попечителей Холменколлена вовсе не мешала супругу королевы оставаться азартным болельщиком и квалифицированным любителем.
Смелость и азарт
Мало кто из тех, кто приехали сюда посмотреть соревнования лыжников или самим покататься, откажется зайти на какое-то время в музей.
Но это в сезон - а длится он не более пяти-шести месяцев в году.
Но многие ли поедут в Холменколлен только ради того, чтобы посмотреть экспозицию?
Дабы не позволять музею простаивать без посетителей оставшиеся полгода, его дирекция решила построить рядом с музеем, усилив поле его притяжения, очень своеобразный аттракцион.
Для туристов, бывавших в парижском "Евродиснее" и лондонском "Цирке рока", холменколленское развлечение окажется не в новинку.
Заходишь в специальное помещение, садишься на жесткую скамью, берёшься за поручни и начинаешь смотреть кино... играя в нём главную роль.
То есть ты испытываешь всё, что полагается ощущать человеку при прыжке с трамплина или спуске по горнолыжной трассе.
И если прыжок относительно короток, и главное здесь - не столько скорость, сколько полёт, парение высоко над землёй, которое красочно, под всевозможными углами демонстрируется на экране и от которого дух захватывает, то ощущение спуска заключается именно в скорости.
Нечеловеческой.
Уступающей самолётной, но иногда соизмеримой со скоростью спортивных автомобилей.
А рука об руку с ней идут и вызванные ею перегрузки. И длятся перегрузки не 25-30 секунд, как при прыжке, а более двух минут.
Поэтому нырять в камеру, похожую на космическую станцию, нужно как головой в омут. Если же попытаться заранее представить себе, что именно тебя ждёт, смелости войти может и не хватить.
Как, собственно, и смелости встать на две пластины, именуемые лыжами. Эдвар ПОРПЕР
журнал "Тайны ХХ века" № 51 \ 2024
Русский
English
Deutsch
Français
Español
Italiano
Nederlands
svenska
suomi
中文（简体）
العربية">العربية
日本語
