Молодой артист поступил на службу в театр. Ему дали крохотную роль в спектакле о войне. Нужно было подойти к капитану и со словами: "Разрешите доложить!" - вручить пакет, отдать честь и уйти. И всё !"
Артист очень ответственно готовился к своей роли: проговаривал фразу, отрабатывал походку и жесты. И вот настал день спектакля.
Наш герой выходит на сцену и, сгорая от волнения, выдаёт : "Разрешите наложить !" После чего замирает, как вкопанный !
Офицера играл артист бывалый и готовый к подобным казусам. Не поведя и бровью, он спокойно говорит: "Накладывайте !"
Молодой артист стоит весь красный, не зная, как выкрутиться и что делать.
Капитан посмотрел на молодого и "добил" его: "Наложили ? А теперь докладывайте!"
Молодой дрожащими руками отдал ему бумагу, отдал честь ещё более дрожащей рукой и быстро убежал.
Капитан посмотрел в зал и вдумчиво произнёс: "Эх, молодо-зелено..."
Зрительный зал взорвался аплодисментами.
КОНСПИРАЦИЯ, ТОВАРИЩИ !
В одном провинциальном театре играли спектакль про Владимира Ильича Ленина. Актёр, который играл его роль, обладал внушительной по размеру шевелюрой и категорически отказывался подстригаться.
В итоге перед каждым спектаклем гримёры тратили немало времени на скрытие этой шевелюры под шапочкой-лысиной.
На одном из спектаклей случилось ЧП: Ленин заходит на сцену, здоровается с остальными актёрами, снимая кепку, и - о горе - вместе с кепкой снимает лысину!
Его родные волосы появляются из-под лысины резко, словно в детском мультфильме. Артисты на сцене замирают, не зная, что делать.
Не растерялся только актёр, игравший Ленина : приглаживая свою шевелюру, он обводит своих сподвижников взглядом и говорит: "Сейчас для нас, товарищи, архиважное дело - конспирация!"
Правда, присутствующие на сцене актёры не выдерживают и начинают хихикать. И по приказу режиссёра рабочий сцены ловко опускает занавес.
ВЫ ЧТО, НЕ ВЕРИТЕ В ПОБЕДУ?
В начале Великой Отечественной войны многих советских писателей призвали в действующую армию.
Призвали и Михаила Светлова.
Когда он появился в Союзе писателей в военной форме, сидевшей на нём колом, в пилотке на ушах, то коллеги стали с иронией и удивлением посматривать на нового защитника Родины, напоминавшего своим образом Швейка, да ещё и в последней стадии дистрофии.
Как известно, Светлов обладал уникальным чувством юмора, но в конце концов даже он не выдержал и взорвался: -- Что вы так на меня смотрите? Вы что, не верите в нашу победу над фашизмом ?!
Светлов М. Воспоминания
«Началась Великая Отечественная война. На войну я попал не сразу. Я был освобожден от военной службы, но мне не сиделось на месте. Писатель Лев Славин, обладатель собственной машины, направлялся корреспондентом «Красной звезды» в Ленинград. Я присоединился к нему. Прямой путь на Ленинград был немцами перерезан.
Мы поехали в обход через Тихвин. Тихвин был взят немцами через два дня после нашего отъезда. Ленинград был полностью блокирован. Здесь я пережил первую бомбежку в открытом поле. Однажды, когда мы приближались к переднему краю, из-за леса вынырнуло несколько немецких бомбардировщиков. Мы выскочили из машины и, как говорится, «рассредоточились». Тогда немцы воевали беззаботно и не поленились на пять человек сбросить с десяток бомб. После бомбежки мы поднялись в необычайно веселом настроении. Должно быть, это была реакция после пережитого страха.
В наших рядах мы недосчитались шофера. Мы обнаружили его восторженно сидящим на пеньке. Он глядел в небо и шепотом произнес только одно слово: «Солнышко!».
После того как сгорели бадаевские склады, голод овладел Ленинградом. Я приготовился к самому худшему, но в это время «Красная звезда» отозвала меня обратно в Москву. Я летел на устаревшем бомбардировщике бреющим полетом над самыми верхушками деревьев. Таким образом мы спасались от «мессершмиттов». В полусогнутом состоянии я расположился на самой бомбовой щели. Я беспокоился — вдруг летчик по рассеянности откроет эту щель, и я выпаду и взорвусь! Но этого не произошло.
В Москву продолжали прибывать товарищи с фронтов, и я чувствовал себя очень неловко — пройдет война, и мне нечего будет рассказать о ней.
Мой друг, писатель Иван Иванович Чичеров, предложил мне: «Я работаю в армейской газете. Приезжай. Мы тебя зачислим».
Я поехал на Северо-Западный фронт в Первую ударную армию. Мне дали звание, но строевой выправки я так и не приобрел до самого конца войны. В первые же дни со мной произошел забавный случай. Начальник политотдела армии терпеть не мог «штатских», считая их всех поголовно отъявленными трусами. Он решил послать меня на командный пункт полка во время боя. Меня об этом предупредил делопроизводитель политотдела. Я решил себя «доказать» и, минуя КП полка, направился на КП роты. Бой был жестоким, мы понесли много потерь, но я не очень трусил — мне казалось, что на меня все время устремлен испытующий ВЗГЛЯД начальника политотдела.
Ему об этом, очевидно, доложили. Он встретил меня притворно сурово: «Почему вы пошли на КП роты? Я вас посылал на КП полка». — «Рота входит в состав этого полка. Таким образом, я приказа не нарушил». Он улыбнулся: «Говорят, был такой огонь, что нельзя было голову поднять». — «Можно было поднять голову, — ответил я, — но только отдельно».
После такого ответа я сразу приобрел популярность.
Спустя некоторое время Первая ударная была направлена в Иран. Меня не взяли, и я очутился в резерве. Затем я поступил в распоряжение политотдела Девятого танкового корпуса на Первом Белорусском фронте. Там я прославился тем, что совершенно непонятным образом взял в плен четырех немцев.
С Девятым танковым корпусом я дошел до Берлина. Война дала мне материал для пьесы «Бранденбургские ворота», я написал «Итальянец» и много других стихов».
Тогда были написаны два произведения, необычные для Светлова по жанру – поэма «Двадцать восемь» (1942) о героях-панфиловцах и цикл стихов о Лизе Чайкиной (1942) – отважной партизанке, погибшей от рук фашистов.
инет
Русский
English
Deutsch
Français
Español
Italiano
Nederlands
svenska
suomi
中文（简体）
العربية">العربية
日本語
