Ион Лазаревич Деген Ио́н Ла́заревич Де́ген (род. 1925, Могилёв-Подольский, УССР) — русский советский и израильский поэт и писатель, автор стихотворения «Мой товарищ, в смертельной агонии…», танкист-ас во время Великой Отечественной войны, врач и учёный в области ортопедии и травматологии, доктор медицинских наук(1973). Лауреат премии Федерации еврейских общин России «Скрипач на крыше 5774» в номинации «Человек-легенда»
Деген действительно был легендой среди танкистов. Я прекрасно помню, как во второй половине 70-х сопровождал отца на их ветеранские "посиделки" 7-го мехкорпуса, когда, изрядно принявшие на грудь, ветераны-танкисты начинали вспоминать "байки про Дегена". Вспоминали, смеялись, наливали, закусывали, но...
Они считали Дегена не реальным человеком, а "танкистским Теркиным". Ну в самом деле, как можно верить в реальность того, что какой-то лейтенантишка, прилюдно, послал генерала к ё...й матери? Потом оказалось, что всё это правда... Дважды лейтенанта Дегена представляли к званию Героя и дважды заматывали.
Через несколько лет после войны, по всесоюзному радио передали, что лейтенант Деген был награжден званием ГСС, но посмертно. Обалдевший студент-медик обратился в военкомат, мол, вот он я, живой!
Военком обратился по инстанциям, но через много лет пришел ответ, что Деген и так награжден многими наградами, так что, нет смысла давать ему ещё и звезду Героя...
Тем, кому это интересно, может почитать интервью с Ионом Лазаревичем на сайте "Я Помню".
Ион Лазаревич недавно справил 90-летие, проживает в Израиле, но я тут узнал, что 10 мая он будет выступать на телеканале Культура. Очень советую посмотреть.
Начну с стихотворения, которое Евтушенко назвал "главным стихотворением о войне". Это всего 8 строчек: "Мой товарищ в смертельной агонии"
Мой товарищ в смертельной агонии.
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плач, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.
сентябрь 44-го:
Есть у моих товарищей-танкистов,
Не верящих в святую мощь брони,
Беззвучная молитва атеистов:
- Помилуй, пронеси и сохрани.
Стыдясь друг друга и себя немного,
Пред боем, как и прежде на Руси,
Безбожники покорно просят Бога:
Помилуй, сохрани и пронеси.
Когда из танка, смерть перехитрив
ты выскочишь чумной за миг до взрыва,
Ну,всё, - решишь, - отныне буду жив.
В пехоте, в безопасности счастливой
И лишь когда опомнишься вполне,
Тебя коснётся истина простая:
Пехоте тоже плохо на войне
Пехоту тоже убивают.
Октябрь 44-го:
В экипажах новые лица.
Мой товарищ сегодня сгорел.
Мир всё чаще и чащу снится
Тем, кто чудом ещё уцелел.
...Тают дыма зловещие клубы,
На Земле угасают бои,
Тихий ветер целует губы,
Обожженные губы мои. Ти-ши-на.
Только эхо умолкшего грома -
Над Москвою победный салют.
Но сейчас ,страх взнуздав многотонный,
Люди молча атаки ждут.
Случайный рейд по вражеским тылам
Всего лишь танк решил судьбу сраженья.
Но ордена достанутся не нам.
Спасибо, хоть не меньше, чем забвенье.
За наш случайный сумасшедший бой
Признают гениальным полководца.
Но главное - мы выжили с тобой.
А правда - что ? Ведь так оно ведётся.
За это стихотворение, в 51-м его едва не посадили.
Илья Эренбург всё-таки смог доказать доблестным
чекистам, что "гениальный полководец" - это не Сталин,
а максимум командир танкового корпуса.
ноябрь 44-го.
Зияет в толстой лобовой броне
Дыра, насквозь прошитая болванкой.
Мы ко всему привыкли на войне.
И всё же возле замершего танка молю Судьбу:
Когда прикажут в бой,
Когда взлетит ракета - смерти страха,
Не видеть даже в мыслях пред собой
Из этой дырки хлещущего страха.
Не плача я не слышал и не стона
Над башнями надгробия огня.
За пол часа не стало батальона
А я всё тот же, кем-то сохранённый.
Быть может лишь до завтрашнего дня.
На фронте не сойдёшь с ума едва ли,
Не научившись сразу забывать.
Мы из подбитых танков выгребали
Всё, что в могилу можно закопать.
Комбриг опёрся подбородком в китель.
Я прятал слёзы. Хватит. Перестань.
А вечером учил меня водитель,
Как правильно танцуют падеспань.
И даже, если беспредельно плохо,
И даже если нет надежды жить,
И даже если неба только крохи
Ещё успеешь в люке уловить.
И даже если танк в огне и дыме
И миг уже -- и ты уже эфир
Мелькнет в сознанье - танками другими
Планете завоёван будет мир.
МАЛЕЦ
О первых днях войны Деген потом напишет свои самые пронзительные рассказы. Мальчишек, которым тогда исполнилось едва 16 лет, никто не хотел брать на фронт. Но Ион был упрям и обладал невероятно твёрдым такого возраста характером. По дороге в эвакуацию он удрал из эшелона и пешком вернулся домой, в Могилёв-Подольский. Там он сколотил и возглавил собственный истребительный батальон из таких же мальчишек. Спустя два месяца кровавых боёв в живых осталось только двое ребят. Раненый в бедро Ион 19 дней пробирался через захваченную врагами территорию. Истекая кровью, он переплыл Днепр (!) и полуживым прорвался к своим. Врач полевого лазарета решил ампутировать раненую ногу, но Ион дотянул до тылового госпиталя на Урале -- там ногу всё-таки спасли. А в январе 1942 г. Деген тайком вернулся на юг, на время осев в грузинском колхозе ШРОМА -- поближе к фронту.
Удача улыбнулась ему, когда на соседней станции стали формировать бронепоезд, командир которого, закрыв глаза на возраст юноши, распорядился отправить Иона в разведку. Там вчерашний школьник быстро заслужил уважение суровых разведчиков-сибиряков вместе с прозвищем Малец и взял на себя командование отрядом.. Его имя прогремело на весь фронт, когда он вместе со своим разведвзводом разоружил в горах целую роту "эдельвейсов" во главе с обер-лейтенантом.
СЧАСТЛИВЧИК
В октябре 1942 г. Дегена снова опасно ранило. Пули изрешетили всю правую сторону тела, и ему понадобилось два с половиной месяца, чтобы вернуться в строй. Ион с отличием окончил танковое училище и весной 1944 г. отправился на фронт командиром взвода боевой разведки. 8 месяцев Деген продержался на острие танковых атак -- там, где жизни иной раз не хватало и на минуту. Он был отчаянно смел, на счету у него 12 немецких танков (в том числе "Тигр" и"Пантеры"), 4 самоходки, множество орудий, пулемётов, миномётов и живой силы противника.
Мой батя, вспоминая войну, говорил: "не страшно только кретину. В штаны валили все. Но одни шли в бой, а другие - нет". Наверное, так оно и было. Кстати, мой отец закончил то же танковое училище, что и Деген, они совсем немного разминулись - выпуск отца 27 декабря 42-го, а Деген поступил в январе 43-го. После окончания Харьковского Танкового училища (эвакуированного в г.Чирчик в начале 42-го), Деген попал служить во 2-ю отдельную гвардейскую танковую бригаду прорыва, которой командовал подполковник Д.Е.Духовный.
Бригада использовалась исключительно для прорыва и несла огромные потери в каждой наступательной операции. По сути дела, это была бригада смертников, и пережить в ней два наступления для рядового танкиста было чем-то нереальным. После того как я выжил в летнем наступлении в Белоруссии и Литве, меня все в батальоне называли за живучесть Счастливчиком. Но новичкам в бригаде никогда не говорили, в какую "веселую" часть они попали. Зачем людей лишний раз расстраивать... Это позже новички понимали, что их будущим займутся только два "наркомата": наркомзем и наркомздрав...
- Ветераны из 184-й СД вспоминают один бой в конце июля 1944 года, уже на подходе к литовско-прусской границе. В этом бою немцы потеряли тридцать танков. И решил исход боя один танковый взвод 2-й гвардейской танковой бригады. И командовали этим взводом Вы. Расскажите об этом уникальном бое. - За Неманом, в районе Германишки-Жверждайцы, батальон выдержал тяжелейший ночной бой, который сложился для нас крайне неудачно. Это было просто побоище. Мы попали в танковую засаду. Немцев не видели и стреляли по танкам противника наугад - по вспышкам орудий. Немецкая пехота подошла вплотную к танкам нашего батальона, и пехотинцы осветительными ракетами указали цели своим "пантерам". В освещенные ракетами Т-34 немецкие "пантеры" гвоздили болванками одну за другой. Мне крупно повезло в этом бою. Я догадался в темноте обойти немцев с фланга и сжег две "пантеры" в борт. На фоне наших горящих танков силуэты "пантер" оказались отличными мишенями. Но от нашего батальона после этого страшного боя осталось на ходу три машины. Три танка Т-34 лейтенантов Сердечнева, Феоктистова и мой укрылись в разбитом фольварке. Танкисты с трудом приходили в себя. Утром на мотоцикле к нам прикатил старший адъютант батальона и сообщил радостную весть: бригада выведена из боя и нам предстоит переформировка. Нам даже не верилось, что на какое-то время для нас прекратится война, и мы получим передышку и еще немного поживем на белом свете. Стали завтракать и выпивать вместе с остатками танкового десанта - бойцами штрафного батальона, которые давно заменили погибших наших "штатных" мотострелков.
Вдруг мой башнер сказал: "Лейтенант! Ты что, не слышишь? Танки!". Мы посмотрели на лес, откуда доносилось тягучее нытье немецких моторов. На опушке показались танки. Тридцать "пантер" неровной линией выползли на поле и, стреляя с коротких остановок, пошли на батарею 76-мм орудий, которая окопалась справа и сзади от фольварка. Густая стена пыли вставала за танками, застилая опушку леса. Это поле не было участком обороны танкового взвода и нашей заботой, да и вообще, мы смотрели на происходящее как наблюдатели, ведь бригаду уже вывели из боя!
Артиллеристы открыли огонь, но что могли сделать их снаряды с такого расстояния лобовой броне "пантеры"?! Артиллеристы дрогнули. Расчеты убегали от орудий. И так бывало, даже на четвертом году войны. Вместо того, чтобы, как их учили, стрелять по гусеницам, забрасывать танки гранатами, сражаться и умирать с честью, отбиваться, пока на батарее есть еще хоть одна живая душа, артиллеристы бросились в тыл. На тачанке на поле выскочил командир дивизии генерал-майор Городовиков. Чудак-калмык. В ту пору уже никто из генералов не ездил на тачанках. Кроме того, храбрец Городовиков, как рассказывали, лично водил полки в атаки, что никто из начальников его ранга не делал даже в 1941 году. Вокруг тачанки рвались снаряды. Комдив носился по полю за драпающими артиллеристами, хлестал их нагайкой, пытаясь вернуть на огневые позиции.
Но это не помогло. Тачанка комдива на бешеной скорости неслась к нашему фольварку. Городовиков подскочил к нам. Его глаза были полны слез отчаяния. Он крикнул - "Братцы! Танкисты! Выручайте! Остановите танки! Всех к Герою представлю!". И хоть и хотелось мне ответить генералу, что бригада наша уже не воюет, и вообще это не наш участок обороны, что нам не нужны никакие Звезды: нам жить охота, что ни хрена три танка Т-34 этой своре немецких танков не сделают, и он пусть сам со своими трусами-артиллеристами разбирается, и еще много чего хотелось сказать, но я крикнул: "По машинам! Огонь с места!" - и добавил несколько крепких слов. Немцы шли по полю, подставив нам борта своих "пантер", как мишени на танковом полигоне. Мы вели огонь из-за высокого каменного забора фольварка. Над забором торчали только башни. И началось.. Когда артиллеристы увидели, как горят немецкие танки, а уцелевшие развернулись и стали отступать к лесу, они вернулись к орудиям - кормовая броня "пантер" уже была им по зубам. Итог боя: мы сожгли 18 немецких танков - каждый экипаж по шесть "пантер", артиллеристы вывели из строя 6 танков.
В том же бою произошло еще одно неординарное событие. Экипажи шести "пантер", увидев, как один за другим загораются танки их товарищей, бросили свои машины целыми и побежали в лес. Пехота моментально "оседлала" брошенные танки, которые еще несколько минут назад внушали пехотинцам только животный ужас, обложила соломой и стала поджигать танки. С немецкой стороны по нам даже не стреляли! Видимо, и там все обалдели от увиденного. На своём танке я успел доехать до пехоты и отбить у них одну "пантеру". На этом трофее мы катались целый день, рискую схлопотать от своих бронебойный снаряд. Сразу после боя, снова на тачанке прикатил Городовиков, он обнимал и целовал нас. ПОЭТ
... У Иона было 6 секунд, чтобы выскочить из горящего такнка, в котором вот-вот мог детонировать боекомплект. Но сил не оставалось. Дым от горящей обшивки разъедал лёгкие, сознание уходило... В эот момент Иону было видение ангела, который протягивал к нему с неба руки. Открыв глаза, Ион обнаружил себя в 30 метрах от горящего такнка, а рядом с собой увидел девушку в погонах младшего лейтенанта. Оказалось, что это командир взвода дивизионной разведки, знаменитая на весь фронт Марина Парфёнова. Как хрупкой девушке удалось извлечь его из нутра полыхающей машины и оттащить на безопасное расстояние, осталось загадкой, но Деген влюбился без памяти. Студентка филфака, Марина читала вчерашнему школьнику стихи неизвестных ему Гумилёва, Бальмонта, Брюсова, Северянина. Он впитывал строки, открывшие для него мир поэзии.
Их роман был недолгим. Как-то Деген оказался возле блиндажа начальника разведки. Тот грубо кричал на девушку, отказавшую ему в близости. Деген молча вошел в блиндаж, отодвинул с дороги Марину и врезал майору так, что того отбросило к стене. От трибунала Иона спасло только личное вмешательство комдива, а Марину отослали на другой участок фронта. Какое-то время Ион получал от неё полные любви письма, но затем эта ниточка оборвалась... Возможно, тогда Деген впервые всерьёз взялся за перо, но времени для творчества и даже для жизни у него почти не оставалось. Впереди ждал новый удар судьбы, который мог оказаться последним. ВРАЧ
Проникающее ранение головы, открытый огнестрельный перелом верхней челюсти, семь пулевых ранений рук, четыре осколочных ранения ног -- с такими травмами зимой 1945 г. Деген оказался в очередном госпитале. Врачи были готовы вынести ему смертный приговор: начинался сепсис, и ожидать какого-то улучшения было нельзя. Но прибывший из Свердловска консультант профессор Василий Чаклин распорядился выделить для Дегена дефицитный пенициллин и всё-таки вытащил парня с того света. Много лет спустя Ион Деген посвятит своему спасателю и другу докторскую диссертацию. А пока что, в 20 лет выписавшись из госпиталя, Ион твёрдо решил стать врачом. Он экстерном окончил школу и поступил в Черновицкий медицинский институт, между аудиториями которого передвигался на костылях. Мечтая спасать людей, получившись такие же травмы, как и он сам. Деген уже во время учёбы смело внедрял новые технологии, в том числе первым начал экспериментировать с магнитной терапией.
Но когда блестящий молодой хирург получил направление в аспирантуру, его внезапно решили отправить...терапевтом в Свердловскую область. Никакие ходатайства именитых коллег не помогли, и тогда Деген лично отправился в Москву, в ЦК ВКПб.
Промаявшись в очередях несколько дней, он однажды, используя весь набор сильных выражений, имеющихся в арсенале у танкистов, рассказал дежурному капитану МГБ о своей проблеме. От немедленного ареста его снова уберёг случай. Оказалось, что этот офицер во время войны служил в соседней танковой части. Дело Дегена было решено, он попал в аспирантуру и стал одним из ведущих хирургов страны. ТВОРЕЦ
Летом 1945 г. израненного Иона пригласили на встречу с фронтовиками, которую организовал в ЦДЛ сам Константин Симонов.Во время выступления Деген прочёл одно из своих стихотворений, в котором были и такие строчки :
" За наш случайный сумасшедший бой признают гениальным полководца. Но главное, мы выжили с тобой. А правда что? Ведь так оно ведётся..."
После этой строфы Иона едва не выкинули с трибуны. В его словах услышали упрёк самому Сталину. Симонову с трудом удалось удержать "литературных генералов" от расправы, но с той поры Деген зарёкся иметь с ними дело.
И всё же творчество его не отпускало. Работая над диссертациями, создавая новые уникальные лечебные методики, Ион продолжал писать. Чаще в стол, а изредка публикуясь.
Когда 18 мая 1959 г. он впервые в мировой медицинской практике пришил молодому слесарю-сантехнику отсечённые фрезой правое предплечье и в одночасье стал звездой советской медицины, ему, наверное, не раз вспомнился другой случай, оказавший на него не меньшее влияние и, возможно, определивший для него выбор профессии врача. Пытаясь в 1942 г. спасти своего боевого товарища Гошу Куликова, стоя по колено в грязи под проливным дождём возле разорванного шрапнелью тела, он услышал, как Гоша, захлёбываясь собственной кровью, хочет остановить его, рвавшего на жгуты единственную свою рубаху: "Зря ты это. Рубашку стоит отдать живому". Эти слова, возможно, превратились потом в бессмертные строки, названные Евтушенко "ошеломляющими по жестокой силе правды" .
Мой товарищ, в смертельной агонии\не зови понапрасну друзей.\ Дай-ка лучше согрею ладони я \над дымящейся кровью твоей.\Ты не плачь, не стони, ты не маленький.\Ты не ранен, ты просто убит\ Дай на память сниму с тебя валенки. \ Нам ещё наступать предстоит",
Русский
English
Deutsch
Français
Español
Italiano
Nederlands
svenska
suomi
中文（简体）
العربية">العربية
日本語
