Карел Чапек (чешский журналист, драматург и прозаик, выдвигавшийся в 30-х годах 20 века на Нобелевскую премию) раньше, чем современники, увидел опасность тоталитаризма и научного прогресса. Библиография литератора, прожившего 48 лет, обширна и многообразна, а афоризмы не стареют.
Родился в январе 1890 года на севере Богемии в семье медика Антонина Чапека. Родным для Карела, его старшей сестры Гелены и старшего брата Йозефа стал городок Упице, куда Чапеки перебрались через 6 месяцев после рождения младшего сына, поскольку там отец семейства открыл врачебный кабинет.
Юные члены семьи занимались творчеством: Гелена и Йозеф пробовали себя в литературе. Брат Карела, кроме того, отлично рисовал и в дальнейшем прославился как кубист.
Культура Богемии конца 19 века являлась сплавом обычаев и традиций чехов, немцев и евреев, а пациентами Чапека-старшего были преимущественно мастеровые люди и мелкие предприниматели. Часто виделся юный Карел с бабушкой и дедушкой, ведущими сельский образ жизни. Поэтому персонажами книг Чапека нередко становились простые люди разных национальностей и профессий.
Первые рассказы он написал в соавторстве с Йозефом. Братья были очень дружны, вместе путешествовали по Чехии, Германии и Франции, вместе писали путевые очерки.
После окончания университета в Праге Чапек некоторое время проработал гувернером и библиотекарем. В биографии писателя отсутствует военная служба, так как Карел с юности болел туберкулезом позвоночника.
С 1917 года литератор стал штатным журналистом популярнейших чешских средств массовой информации – сначала «Национальной газеты», а затем «Народной газеты».
Книги Творчество Карела Чапека охватывает практически все литературные жанры: перу писателя принадлежат фельетоны и очерки, рассказы и сказки, романы и переводы стихов европейских авторов на чешский язык. Но наиболее литератор прославился как сатирик, драматург и автор социально-фантастических произведений.
Драматургия Чапека стала основой репертуара пражского «Театра на Виноградах», расположенного в столице Чехословакии, а одну из пьес - «Средство Макропулоса» - впоследствии экранизировал режиссер Евгений Гинзбург (фильм, главную роль в котором сыграла Людмила Гурченко, называется «Рецепт ее молодости»).
Фельетоны и афоризмы Чапека растасканы на цитаты. Литератор создал уникальный жанр микродетектива, представленный в сборниках «Рассказы из одного кармана» и «Рассказы из другого кармана». Один из этих рассказов, «Поэт», повествует о стихотворце, неожиданно оказавшемся самым наблюдательным свидетелем дорожно-транспортного происшествия, символически отразившим в стихе все детали случившегося.
Сказки Чапека адресованы не только детской аудитории. «Сказку про собачий хвост», в которой автор как бы объясняет щенку необходимость купирования «виляльного отростка», увлекательно читать и детям, и взрослым. В маленьких прозаических сочинениях с волшебными персонажами Чапек увековечил топонимы, знакомые писателю с детства (так, в «Сказке про водяных» фигурируют Галговицы, Радечский ручей и река Упе).
Личная жизнь
В начале 20-х годов Карел подружился с актрисой Ольгой Шайнпфлюговой, дочерью редактора газет, в которых Чапек работал. Женой писателя Ольга стала только в 1935 году, когда болезнь, мучившая литератора долгие годы, казалось, отступила. Сведения об иных романтических увлечениях мужчины и наличии у него детей отсутствуют: личную жизнь Карел не афишировал.
Единственной страстью писателя, помимо литературы, была фотография. Интересный факт: наиболее издаваемым произведением на чешском языке в период между войнами была книга Чапека «Дашенька, или история щенячьей жизни», содержащая фото жесткошерстного фокстерьера, выполненные литератором.
Карел Чапек и Томаш Масарик
Карел создал Чехословацкий ПЕН-клуб, дружил с первым президентом Чехословакии Томашем Масариком, беседы с которым легли в основу двух книг Чапека. Будучи ярым антифашистом, литератор, в отличие от многих современников, не спешил «задрав штаны, бежать за комсомолом», поскольку скептически относился к социальным экспериментам (политические взгляды писатель объяснил в статье «Почему я не коммунист»). Незадолго перед смертью Карел Чапек очутился в политической изоляции.
Смерть
Сведения о причинах смерти писателя разнятся: согласно одним источникам, литератора погубила пневмония, развившаяся после участия в ликвидации последствий стихийного бедствия. Согласно другим – у Карела случился инфаркт. Как бы то ни было, кончина до оккупации Чехословакии гитлеровскими войсками избавила писателя-антифашиста от пыток и заключения в концентрационном лагере, которые выпали на долю брата. Его похоронили на кладбище близ Вышеградского замка, а вдова спрятала архив писателя от наступающих немцев. Сразу после окончания войны в родной деревне братьев Чапек рядом с горами Крконоше открылся музей, посвященный памяти этих людей. Впоследствии там же Йозефу и Карелу установлен памятник.
Цитаты
«Законное правительство – то, у которого превосходство в артиллерии»; «Люди разучились читать рассказы главным образом потому, что научились читать слишком быстро»
«Война за колонию. Вот погодите, поганые дикари: скоро станете нашими счастливыми верноподданными»; «Дубина. «А если бы вы знали, какие у меня корни!»
* * *
П А Ш Т Е Т
«Что же мне купить сегодня на ужин…— задумался пан Михл, — опять что-нибудь копченое… От копченого бывает подагра… А если сыр и бананы? Нет, сыр я покупал вчера. Однообразная пища тоже вредна. А сыр ощущаешь в желудке до самого утра. Боже мой, как это глупо, что человеку надо есть». — Вы уже выбрали? — прервал его размышления продавец, заворачивая в бумагу розовые ломтики ветчины.
Пан Михл вздрогнул и сделал судорожный глоток. Да, конечно, надо что-то выбрать. — Дайте мне, пожалуй… паштет, — выпалил он, и во рту у него набежала слюна. Паштет, конечно, вот что ему нужно. — Паштет! — решительно повторил он.
— Паштетик, извольте, — защебетал продавец, — какой прикажете — пражский, с трюфелями, печеночный, гусиный или страсбургский? — Страсбургский, — без колебаний выбрал пан Михл.
— И огурчики? — Да… и огурчики, — снисходительно согласился пан Михл. — И булку. — Он энергично оглядел магазин, словно выискивая, что еще взять.
— Чего еще изволите? — застыл в настороженном выжидании продавец. Пан Михл чуть дернул головой, как бы говоря: нет, к сожалению, больше мне взять у вас нечего, не беспокойтесь.
— Ничего, — сказал он вслух. — Сколько я вам должен? Цена, названная продавцом за красную консервную банку, слегка испугала его.
«Господи, ну и дороговизна, — сокрушался он по дороге домой, — видно, паштет настоящий страсбургский. А ведь я, честное слово, в жизни его не пробовал, но какие безбожные деньги они за него берут! Что поделаешь, иногда ведь хочется паштетика. И не обязательно съедать его весь сразу, — утешал себя пан Михл. — К тому же паштет — тяжелая пища. Оставлю себе и на завтра».
— Ты еще не знаешь, Эман, — интригующе воскликнул пан Михл, отпирая дверь, — что я нынче несу на ужин! Кот Эман взмахнул хвостом и замяукал.
— Ах ты, негодник, — проговорил пан Михл, — ты тоже не прочь отведать страсбургского паштетика, а? Нет, друг мой, не выйдет. Паштет — дорогая жратва, дружок, я сам его сроду не пробовал. Страсбургский паштет, это, любезный мой, только для гурманов, но, чтоб ты не обижался, дам тебе понюхать.
Пан Михл достал тарелку и не без труда открыл коробку с паштетом, затем взял вечернюю газету и с каким-то торжественным чувством сел ужинать. Kот Эман, как обычно, вспрыгнул на стол, аккуратно подобрал хвост и в нетерпеливом предвкушении вонзал в скатерть коготки передних лап. — Понюхать тебе дам, — повторил пан Михл, поддев на вилку маленький кусочек паштета. — Чтоб ты знал, как он пахнет. На́.
Эман прижал усы и осторожно, недоверчиво принюхался. — Что? Не нравится? — раздраженно воскликнул пан Михл. — Такой дорогой паштет, ах ты, олух! Кот оскалил зубы и, наморщив нос, продолжал обнюхивать паштет.
Пан Михл немного встревожился и сам понюхал паштет. — Хорошо пахнет, Эман. Ты только принюхайся! Великолепный аромат, чудак. Эман переступил с лапки на лапку и вонзил когти в скатерть.
— Хочешь кусочек? — спросил пан Михл. Кот беспокойно дернул хвостом и хрипло мяукнул. — Что? Что такое? — воскликнул пан Михл. — Ты хочешь сказать, что паштет несвежий?
Он принюхался, но ничего не почувствовал. «Черт его знает, у кота нюх-то получше. А в паштетах бывает, как его, этот… ботулин. Ужасный яд, господи. Без запаха и без всякого вкуса, а человек отравляется». У пана Михла что-то противно сжалось где-то под сердцем. Слава богу, что я еще не взял его в рот. Наверное, кот определил по запаху или инстинктом, что в этом паштете что-то неладно. Лучше я не стану его есть, но уж коли заплачены такие деньги…
— Слушай, Эман, — обратился пан Михл к коту. — Я дам тебе попробовать. Это самый нежный и самый дорогой паштет, настоящий страсбургский. Надо же и тебе попробовать чего-нибудь получше. — Он взял в углу кошачью мисочку и положил в нее кусок паштета. — Кис-кис, поди сюда, Эман! Эман спрыгнул со стола так, что загудел пол, и, помахивая хвостом, не спеша подошел к своей мисочке, присел и осторожно обнюхал еду.
«Не жрет, — с ужасом подумал пан Михл. — Тухлый». Хвост Эмана вздрогнул, и понемножку, аккуратно, словно с опаской, кот начал обкусывать паштет. — Ну вот, видишь, — с облегчением вздохнул пан Михл, — ничего.
Кот доел паштет и стал мыть себе лапкой усы и голову. Пан Михл выжидательно смотрел на кота. «Ну вот, и не отравился, и ничего с ним не случилось». — Ну, как, — покровительственно воскликнул он. — Вкусно? Ах ты, негодник!
И успокоенный сел за стол. Еще бы, такой дорогой паштет не может быть плохим. Он наклонился над тарелкой и втянул аромат, закрыв глаза от наслаждения. Восхитительный аромат…
«А может, отравление ботулином дает себя знать не сразу? — вдруг осенило его. — Того и гляди, у Эмана начнутся судороги…»
Пан Михл отодвинул тарелку и пошел поискать том энциклопедии на Б. «Б… ботулизм, или аллантиазис… проявляется через двадцать четыре или даже через тридцать шесть часов (проклятие!)… следующими признаками: паралич глазных мышц, потеря зрения, сухость в горле, покраснение слизистой, отсутствие выделения слюны (пан Михл непроизвольно проглотил слюну), хриплый голос, отсутствие мочеиспускания и запор, в тяжелых случаях — судороги, паралич и смертельный исход (благодарю покорно!)». У пана Михла как-то отпала охота есть, он спрятал паштет в буфет и стал медленно жевать булку с огурцом. «Бедный Эман, — думал он, — глупое животное, возьмет сожрет испорченный паштет и пропадет как собака».
Со стесненным сердцем он поднял кота и посадил себе на колени. Эман усердно замурлыкал, блаженно жмуря глаза, а пан Михл сидел, не двигаясь и гладил его, озабоченно и с сожалением поглядывая на непрочитанную газету.
Этой ночью пан Михл взял Эмана к себе в постель. «Может, завтра его уже не станет, пусть хоть понежится». Всю ночь пан Михл не спал, часто подымался, чтобы потрогать кота рукой. Нет, с ним как будто ничего. И нос холодный. После каждого поглаживания кот начинал мурлыкать чуть ли не в голос.
— Вот видишь, — сказал пан Михл наутро, — паштет-то был хороший, правда? Но вечером я сам его съем, чтоб хоть знать, что это такое. Не думай, пожалуйста, что я буду всю жизнь кормить тебя паштетами.
Эман разинул рот, чтобы издать нежное и хриплое «мяу». — Погоди-ка, — воскликнул пан Михл строго, — ты не хрипишь? Покажи глаза. Кот уставился на хозяина неподвижным взглядом золотых глаз.
«Уж не паралич ли это глазных мышц? — ужаснулся пан Михл. — Какое счастье, что я и в рот не взял этого паштета. А какой у него был аромат!»
Когда пан Михл вернулся вечером домой, Эман с урчанием долго терся о его ногу. — Ну, — спросил пан Михл, — как дела? Покажи глаза. Эман махнул хвостом и уставился на хозяина золотисто-черными глазами.
— Еще не все позади, — поучал его пан Михл. — Иногда отравление начинается через тридцать шесть часов, понимаешь? А как стул? Нет запора?
Кот снова потерся о его ногу и сладко мяукнул хриплым голосом. Пан Михл поставил на стол паштет, положил рядом газету. Эман прыгнул на стол и стал переминаться, царапая когтями скатерть.
Пан Михл понюхал паштет; пахло приятно, но, черт его знает, вроде по-другому, не как вчера. — Нюхни, Эманчик, — попросил его пан Михл, — хороший паштет?
Приблизив к банке короткий нос, кот подозрительно принюхался. Пан Михл испугался. Может, выкинуть этот проклятый паштет? Кот чует, что с паштетом что-то неладно. Нет, не буду я его есть.
Не хватало еще отравиться. Выкину, и дело с концом.
Пан Михл перегнулся через подоконник, выбирая место, куда закинуть консервную банку. Вон туда, на соседний двор, под акацию. «Жалко паштета, — подумал пан Михл, — такой дорогой… Настоящий страсбургский. И никогда я его не ел. Может, он и не испорчен вовсе, но… Нет, не стану его есть, но уж коли выброшены такие деньги… Хотелось бы когда-нибудь попробовать. Хоть раз в жизни. Страсбургский паштет, это такое лакомство!»
— Господи, жалко-то как! — жалобно приговаривал пан Михл. — Ни с того ни с сего взять да выкинуть…
Пан Михл оглянулся. Эман сидел на столе и мурлыкал. «Мой единственный друг, — растроганно подумал пан Михл. — Ей-богу, мне бы не хотелось его потерять. Но не выбрасывать же паштет совсем, ведь экие деньги заплачены! Настоящий страсбургский, тут так и написано, погляди». Кот Эман нежно урчал.
Пан Михл схватил красную банку и молча поставил ее на пол. Делай с ним что хочешь, скотина. Слопай все или не знаю что, а выбрасывать у меня рука не подымается. Сам я этой штуки в жизни не едал. Ну, да что я, я обойдусь безо всяких этих штучек, дайте мне кусок хлеба, и ничего мне другого не надо. С какой стати я буду есть этакий дорогущий паштет? Но выбросить его грех. Он стоит кошмарных денег, дружище. Выбрасывать его не годится. Эман соскочил со стола и подошел к паштету. Он долго обследовал банку и наконец как-то неуверенно съел паштет.
— Видали, — ворчал пан Михл, — живется ли какому коту на свете лучше тебя? Везет же некоторым! Мне вот не везет. И этой ночью он раз пять вставал к коту и трогал его. Эман урчал, чуть не захлебываясь.
С тех пор пан Михл нет-нет да и сорвет зло на коте. — Брысь, — прикрикивал он на Эмана, — сожрал мой паштет — и молчи!
Русский
English
Deutsch
Français
Español
Italiano
Nederlands
svenska
suomi
中文（简体）
العربية">العربية
日本語
